- Да, вот именно, почему? - мрачно повторил Дьявол.
- По качану.
Дьявол помолчал.
- Так вот, слушай внимательно, - сказал он. - Если ты мне сейчас не ответишь - немедленно прекращаю творить зло! Ультиматум. Забастовка.
Бог захихикал:
- Захочу - прекращаешь, захочу - не прекращаешь, - и он показал дьяволу язык**.
- Даю тебе клятву, - грозно сказал Сатана. - Вот с этой минуты и до тех пор, пока ты меня не изничтожишь - мою злую волю! - этой самой волей ни одного злого поступка не совершаю! Не желаю! - и он подкрепил свою клятву торжественным сакральным жестом, от которого задрожал небосвод.
- Хочу - желаешь, не хочу - не желаешь! - улыбнулся Бог доброй улыбкой.
- Не желаю! Зла отныне - нет!
- Вот и славненько. Так мы, честно говоря, и планировали. А ты "свобода воли! свобода воли!"
Дьявол молчал.
- Все равно не желаю! - тихо сказал он. - Не обдуришь ты меня...
- Уже обдурил! Вишь - смирил Дьявола! Не будет теперь зла. Хорошо-то как! - Бог от радости всплеснул руками и захлопал в ладоши***.
- Скотина ты... - насупился Дьявол. - Я же как лучше хочу!..
- Молодец!!! Хороший ты мой! Порадовал старика!
- Слушай, отъебись ты!...
И Дьявол ушел, сдержавшись и не хлопнув дверью - это был бы нехороший поступок, а Дьявол действительно решил переупрямить-таки Бога и злых дел больше не делать. Ни одного. Забастовал. Всерьез забастовал!
А Бог достал ежедневник и возле записи "ПОМИРИТЬСЯ С ДЬЯВОЛОМ" поставил жирный, яркий крестик.
Потом подумал и поставил крестик у следующей записи: "ПОСТАВИТЬ КРЕСТИК ВОЗЛЕ ЗАПИСИ ПРО ПРИМИРЕНИЕ С ДЬЯВОЛОМ."
Таких записей дальше шло очень много, ими Бог и занялся, ставил крестики и ставил, ставил и ставил, про все остальное забыл.
Так и наступил конец света.
___________________________________________________________________________
* Диметилмеркоптаном, или диоксином. Чем-то вроде этого. Даже еще гаже.
** В метафизическом, конечно, смысле. *** См. предыдущую сноску.
МАЛЬЧИКИ
Когда в дверь постучали, Константину снился странный сон.
Спрятавшись в сухих зарослях терновника на обочине дороги, он наблюдал, как мимо него одна за другой, нескончаемой чередой, медленно-медленно движутся огромные телеги: тяжело груженые, на цельно деревянных, обитых железом колесах, запряженные - каждая - шестеркой быков.
Погонщики кричат на быков, хлещут их длинными кнутами, перекликаются друг с другом. Некоторые - громко поют. Песни очень красивые. Но Константин не знает языка, на котором они сложены. Вернее, как бы и знает, и в то же время - ничего не может понять: каждое слово знакомо, вызывает что-то в памяти, но вот что именно - вспомнить никак не удается.