– Ох, знал бы ты, что мне приснилось!..
Он молчит, и в его молчании чувствуется огромная пропасть.
Я пробегаюсь глазами по комнате, и натыкаюсь на черные решетки на окне, толстые, с палец, внутри.
Я чувствую, как отхлынула кровь от лица. Димитрий смотрит совершенно ошарашенно. В его лице перемешались все оттенки недоверия, радости и ужаса.
Наконец он словно отмирает, обхватывает меня и сжимает крепко-крепко. Я не сопротивляюсь, но и не обнимаю его в ответ, чувствуя запах его одеколона с еле заметной пряной ноткой пота и запахом сигарет. Мои отросшие волосы падают ему на плечи. Через несколько секунд он отстраняется и садится, держит за руку, а глаза совершенно безумные, даже… плачет?.. Да нет, быть того не может.
– Где я? – тихо спрашиваю.
Он начнет юлить, вижу: крутит пальцами, мнет губы и прячет глаза.
– В больнице. А ты помнишь, что с тобой случилось?
– В больнице, – говорю. – Зачем в больнице решетки на окнах?
Он снова прячет глаза и мнется. Я откидываюсь на подушки.
– Господи… Скажи мне, что я ограбила банк.
Он смотрит на меня долго, потом внезапно обхватывает за плечи и утыкается мне в шею.
– Аглая… Аглая… – шепчет. Смеется. – Боже мой, как я давно не слышал твоего голоса!..
Я смотрю на толстые черные решетки за его спиной.
Проходящая мимо сестра заглядывает в палату, охает и убегает. Потом прибегает снова, приводя за собой врачей. Они спрашивают меня, задают какие-то вопросы, я отвечаю, тоже спрашиваю, а сама все это время поглядываю на Димитрия, сидящего на стуле. Все про него забыли. Он и сам чувствует это, а потому не играет на публику – я вижу, как разные эмоции сменяются на его лице. Правдивые эмоции.
– Можно мне прогуляться? – спрашиваю у моего консилиума. Они с сомнением глядят на меня. Я сажусь на корточки. – Видите, я могу подняться, это не проблема. – Недоверия на их лицах не уменьшается. – Пожалуйста.
Они долго совещаются, ссорятся, приносят какие-то аппараты и лекарства, уносят, и наконец выходят из палаты, оставив меня одну. Димитрий говорит о чем-то с врачом у двери.
Я чувствую, как начинаю зябнуть и, с огромным трудом встав на ноги, подхожу к окну, придерживаясь за стены.
Решетка слишком частая и я совершенно не понимаю, как они исхитрились открыть форточку.
Прямо напротив окна, почти вплотную, растет какое-то дерево и в его темной коре я вижу свое отражение – худое лицо, морщины, потрескавшиеся губы.
Я стою и гляжу на свое отражение, и вдруг в какой-то момент, понимаю, что и оно в ответ глядит на меня. У него мертвые, голодные глаза. Оно усмехается мне, глаза его щурятся презрительно и зло.