– Стало быть, нас оставляет Нажен?.. Знаем…
Высказывание мулла закончил глаголом действия множественного числа.
И подытожил:
– Мужчина был, и – хороший человек.
– Верно, верно!
Дружно подтвердили друзья, товарищи и сверстники отца.
Получив подтверждение своему заключению, мулла продолжил:
– В молодости покойного окружали свои и чужие дети, а в старости – свои и чужие внуки… Дети любят добрых людей, не так ли, старики?
– Так, так… Истинно так!
Ответил слаженный хор голосов.
– Приступим?..
Мулла обратился уже ко всем присутствующим.
Затем, будто отчитываясь, обернулся к отцу со словами:
– Все, кому надо, пришли. Мы, Нәке*, прощаемся с тобой.
И стал творить молитву.
Проводы покойного на моей станции и всей округе, несмотря на многолюдье, приобретают все оттенки камерного действа: помимо родных и близких обязательно приходят соседи и знакомые с взрослыми или находящимися на стадии взросления сыновьями.
Но раньше всех у изголовья почившего собираются друзья, товарищи, сверстники.
И горечь потери семья усопшего разделяет сначала со старшим поколением общины.
Оно – старшее поколение – хорошо знает цену утрат.
Им – старшим – принадлежит доминирующая роль.
На них держится весь протокол и сценарий проводов.
Они же, старики, совершают омовение.
Я не заметил, как расселись люди.
Деликатно и ненавязчиво меня, братьев и сестру отводили и отводили от тела отца. Впереди, заслонив нас, несколькими шеренгами коленопреклоненно присели все, кто пришел проститься; я не обратил внимания, кто это был, но кто-то из знакомых почтенного возраста, отводя в сторону, полушепотом объяснил: нас отводят от отца, чтобы он в тоске ли, в печали от одиночества или из-за какой-либо обиды не забрал с собой кого-то из близких.
Но уход отца забрал еще одну, и очень заметную, частицу моего «я».
Он, пусть далеко от меня, – но был на этом свете.
Он был и этого, – как оказалось, – было достаточно.
С его уходом я лишился, – теперь уже окончательно, – внешней защитной оболочки.
И лопатками ощутил за спиной пустоту.
Человек скромных достижений, мой отец был участником огромного действа.
Он был участником огромной – мировой – войны.
Войны, закрепленной в истории человечества.
Он и его поколение отстояли право на жизнь той – моей – страны.
…Ночью, временами отвлекаясь от рассказов стариков, я вспомнил резанувшее слух, откровенно-горькое обобщение отца:
– Разве это народ, который купился за миску похлебки? И…
Он в сердцах затоптал только что начатую папиросу.
– Подумать только! За миску похлебки и бесплатный проезд…
Употребив густо-соленое выражение, глубоко и разочарованно вздохнув, уточнил: