Мальчик настойчиво заглядывал мне в лицо в поисках радости и, встретившись с улыбкой, тихо дребезжал смехом.
Мы сидели на земле и перекатывали его с ладошки на ладошку, обдували нежные пушинки: – ууууп, ууууп! Они легко взмывали в небо, кружились, опускались, вновь взлетали, зависая в солнечных лучах. Бегая вокруг, мальчик подгонял пушинки ко мне. По двору порхал счастливый смех.
Иногда кажется, что самый искренний, совершенно свободный от условностей и полный радости смех бывает только в детстве.
Давно разминулись наши пути.
И непонятно почему и для чего бережёт, трепещущая в последние годы память, мгновения детства: утреннее треньканье умывальника, весело приглашающего в новый день, мычание сытого стада, возвращающегося домой на закате дня, красивое сопрано, поющее в праздники под шарканье патефона об ушедших днях и проказы того мальчишки.
Из непоседливого детства, наверно, ему в противовес, мне запомнилась очень тихая соседка. Жили мы бок о бок. Меж домами стояла невысокая ограда. Так, для проформы, потому что положено. Объединяла нас калитка, которая в общем-то была не нужна, потому как никогда не закрывалась. В ветреные дни она раскачивалась и скрипела на разные лады. Иногда порывом её откидывало так, что возвращаясь на место, она протяжно стонала, вызывая тревожность. И тогда кто-нибудь из взрослых, у кого не выдерживали нервы, захлопывал её, вгоняя в паз. Но снующими со двора во двор детьми калитка вновь отворялась.
Почти каждые два года, в начале лета, после смены тёплой толстой одежды, у соседки вдруг обнаруживался выросший живот, а к концу лета она приносила из местной больницы ребёночка, завёрнутого в цветастые тряпицы. К весне очередной малыш уже ползал, активно знакомясь с обстановкой двух их комнат. Трогал уголь у печки, усердно примеривал обувь возле входа и даже умудрялся совершать вылазки за порог. В холодное время малышей редко выводили на улицу, не на всех хватало тёплой одежды, а собирать их на прогулку по очереди было долго и неудобно, и мы часто видели с улицы любопытные глазёнки сгрудившихся в окне малышей.
Летом их мальчишки частенько бегали голышом. Заметив же, что им несут штанишки, они убегали во всю семенящую мочь, заливаясь смехом.
Мужа тихой соседки я запомнила стоящим с вилами на крыше сарая и сбрасывающим скотине сено. Высокий, крепкий, слегка сутулый мужчина, молчаливый, с усами и бородой казался мне стариком. На самом деле был он ненамного старше жены. Он шёл навстречу угрожающей громадиной, но по блеску в его глазах я догадывалась, что он улыбается. Сама же улыбка пряталась то ли в усах, то ли в бороде, и я облегчённо вздыхала. Значит, можно продолжать играть у них во дворе и возиться с малышами.