Апа прислонилась спиной к дереву, отложила прутья и окинула взглядом двор. Лениво чавкал Актос, медленно лакая воду, блеяла коза, суетились куры в ожидании корма. Да, и утреннее молоко ждало закваски. Любил внук опустошить кисайку айрана, прибежав домой после игр с друзьями.
– Пора приниматься за другие дела, – проговорила Апа, – отвела душу, и будет.
Проводив Куляй, она не находила покоя. Давили сомнения, мучила жалость к невестке и внуку. Копать грядки, доить корову, кормить живность, таскать воду, взбивать масло, готовить на зиму корма оказалось намного легче, чем принимать решения.
– Что же ты наделала, война? Ведь всё могло быть иначе, – сокрушалась она, вздыхая, – забрала нашего единственного сына. Муж не вынес его смерти, угас без стонов, без жалоб, без слов. Вот, и решаю теперь всё одна. А ребёнок растёт без отца и без матери. Нет, не только из-за обычая я оставляю себе внука. Молода Куляй. Пусть, устраивает свою жизнь без «груза», не всякому мужику он понравится. Не родной – он и есть не родной. А если будет обижать Еламана? Как тогда? Родятся свои, и мальчик станет совсем чужим.
Понимала Апа, что не сможет безмятежно радоваться удовольствию растить внука, до боли похожего на её погибшего сына. Плечистый, высокий для семи лет, с густой упрямой шевелюрой и открытыми глазами – это всё от отца. Нос с горбинкой и подтянутые губы – это от матери. Апе иногда казалось, что это её маленький сын, её Едиге бегает во дворе, играет с собакой, гоняет кур или ищет утешения и ласки в её объятиях. И всё же Апа решила не разлучать внука с матерью.
– Даст Бог, встретится Куляй хороший человек и отнесётся к Еламану как к сыну, с облегчением вздохнула она, – приедет ещё раз, поговорю. И если увижу радость в глазах, пожелаю им счастья. А пойдёт замуж, соберу ей приданое, чай не бездомная.
Впервые за последние дни она уснула крепко.
Ичиги – мягкие кожаные сапожки
Жя, жя (сокращённое) – будет, будет
Кисайка (уменьш. от кесе) – углублённая небольшая чашка для питья
Айран – домашний кефир
Каждая минута отдаляла столицу и студенческую жизнь. Жаль было расставаться с Алма-Атой, окружённой красивыми гордыми горами, круглый год белевшими снежными шапками. Только отдыхающие на вершинах облака могли спрятать их от взора.
Куляй отгоняла грусть и воспоминания о подругах, о прощальном вечере, о слезах расставания. Она сожалела о том, что при распределении выпускников ей досталось самое дальнее село, будто судьба решила ещё больше отдалить её от ребёнка. Говорили, что район там степной – пыльный, знойный. Но хлопотать перед комиссией, как поступали другие, она не стала. Да, и меньше будет соблазна видеть сына.