Когда я служил в армии, удивлялся: почему люди не могут отказаться от армий, и просто не воевать? А думал так, лишь потому, что сам попал туда – в эту вынужденную необходимость.
Ловлю себя на том, что хочу как-то обосновать ненависть, тем более что она, как мне казалось, не может быть беспричинна. Но это только «по сути». А на самом деле она может быть и совершенно беспричинна. В этом убедил меня случай, который произошёл со мной в далёкой молодости, когда я учился на геолога в городе Иркутске.
Мы были на учебной практике в сибирской тайге, где проходили ознакомление с уникальными обнажениями докембрийского периода. Параллельно занимались и геодезическими работами, приобретая навыки по освоению «замкнутого полигона».
Поздним вечером студенты, как обычно, находились у костра, оживлённо беседовали и пели под гитару песни тогда очень модного Петра Лещенко. Его песни зачаровывали нас, тем более судьба самого автора была почти неведома нам, ведь он находился где-то за границей, и тоска его по Родине щемила и наши души: «Я тоскую по родине, по родной стороне своей, я в далёком походе теперь – на чужой стороне…» или «Аникуша, Аникуша, если б знала ты страдания мои…» А потом: «Марфуша, как берёзанька стройна, и за работаю весь день она: Марфуша всё хлопочет, Марфуша замуж хочет, и будет верная она жена… и не любить Марфушу грех!» Всё это было для нас, молодых ребят, непривычно новым и притягательным. Ведь в нашем комсомольском обиходе Марфуш и Аникуш не было. Да и Пётр Лещенко был в запрете. Было необычайно интересно находиться у костра в окружении таёжной загадочной темени. Таинственность настораживала и всё-таки манила в неведомое лесное пространство. Я отошёл от костра и двинулся по тропке, которая привела меня к палатке, возле которой сидели на походных стульчиках два преподавателя. Один был мне известен – уже пожилой бывший военный Пётр Сергеевич – преподаватель топографии, – год назад он был руководителем нашей группы на сельхоз работах в колхозе. Другой, более молодой – его я увидел только здесь на учебной практике, фамилия его было Толстихин, оживлённо убеждал в чём-то Петра Сергеевича. Я появился неожиданно из темноты и попал в поле их обозрения. Освещала их окружение маленькая лампочка, светившая от аккумулятора, расположенного на земле у походного столика. Я появился внезапно из темноты и, завидев меня, Толстихин вдруг оживился: – Вот-вот, тебя-то нам здесь и не хватало. – Вы знаете,– обратился он к Петру Сергеевичу, – этот парень приковал моё внимание сразу же, как только я его увидел (тут я заметил, что он пьян). – Мне сразу,– говорил он, – бросилась в глаза его криминальная внешность и желание быть всегда «на виду». Кругом он суёт свой нос. Вот и сейчас он объявился тут, и я уверен – с дурными намерениями. Ну-ка скажи, зачем ты пришёл сюда? Места тебе мало что ли? Не хватает тебе сообщников у костра? – продолжал ошеломлять меня Толстихин.