«Счастье» по приговору
В тебе всё для неё интересно, пока ты не стал её мужем, то есть, как ей кажется, её «собственностью». Именно, до того момента, она тебя слушает внимательно, сосредоточенно, надо отдать должное – проникновенно, с пониманием твоих проблем – сочувствием и состраданием. Но потом (запомни!), когда ты уже стал её «половинкой», к чему ей все эти «излишества»? Ведь она знает всё о тебе. И почему-то считает долгом своим решать всё за тебя. Она становится фибрами твоими. И лучше тебя «знает», что надо делать, предпринимать, как реагировать и… даже жить. И ты «счастлив» (конечно же, в ковычках), но это только тогда, когда ты подписал самому себе «приговор». Будь же здоров, «счастливчик по приговору» – ха-ха!
И чирикай вслух ей:
И радостно, чудесно и прелестно
Мне быть, любимая, с тобой наедине,
а потом тихо утешь и себя:
А если честно, если очень честно,
То одному мне радостней вдвойне.
Почему ты, стервушка
Беспредельная,
Треплешь мои нервишки,
Мучая меня,
Почему лежишь без сна,
Когда весел я,
Почему ты бешена,
Бестия моя?
И далее уже на оптимистической волне:
Я живу и пожинаю радость,
И, конечно, счастлив я сполна –
Ты одна – душа мне и отрада,
Только ты,
Ведь ты моя жена.
Т в о р ч е с к и е н е г а т и в ы
Я прочитал в опусе Андрея Вознесенского о том, что он, будучи подростком лет 12-13, приходил в дом Бориса Пастернака, и они вели с ним беседы. Патрон Пастернак слушал стихи юноши, делал ремарки, влияя таким образом на формирование будущего трибуна поэзии.
Я же жил в шахтёрском посёлке, и все мои поэтические познания, кроме школьных, черпались, разумеется, «из народа». Помню, как один пьяный мужик шёл по центру посёлка около клуба днём и во весь голос пел:
«У меня рубаха по пузу,
А мене, ну хочь бы х..,
У меня милаха с пузом,
Родила, ну хочь бы х..»
Туалетов в коммунальных квартирах у нас не было – были уличные сортиры. Сижу в таком заведении и читаю на одной стороне свежие стихи:
«Позор тому на всю Европу,
Кто пальцем вытирает попу,
(естественно, вместо буквы «п» – «ж»)
Поворачиваю голову в другую сторону, а там продолжение:
«Пускай позор на всю Азию,
Но пальцем в попу слазаю».
Или ещё:
«Я здесь сидел
И горько плакал,
Что мало ел,
А много какал».
Прошло очень много лет, а «перлы» эти не выходят из памяти, хотя я много учился словесности в вузах. Как выкинуть из памяти весь этот мусор, и надо ли? Ведь здесь присутствует ритмическая стихотворная закономерность, и даже резкое остроумие. А это как ни то «профессиональный» урок, который заимствуется, неважно откуда.
Сидят шахтёры-горняки на лужайке в парке и играют в карты. Один партнёр говорит другому в запале игры: «Да иди ты на х… – не ту карту кладёшь!» А тот спокойно так разворачивает веер карт и между делом отвечает: « Х.. – не собрание, явка не обязательна».