Мама приложила палец к губам.
Завтракать Светлов не стал – уехал в райцентр. Ирка сказалась больной и просидела весь день в спальне.
По-декабрьски быстро стемнело. Я предложила маме спать у нас, но она отказалась.
Я долго не могла уснуть. Олень таращился на меня глупыми вышитыми глазами. Сквозь сон я услышала тарахтение «нивы» – приехал Светлов. Я хотела послушать, что будет, но не смогла заставить себя встать с кровати. Тяжёлый, как угар, сон спутал меня по рукам и ногам.
– Просыпайся!
Я открыла глаза. Хмурое утро таращилось в окна. Мама стояла надо мной простоволосая, но в ватнике. Губа у неё опять кровоточила.
– Что случилось?
На секунду мне показалось, что она сейчас скажет: едем в город, кончились наши мучения. Я даже не подумала, что ехать нам некуда.
– Папа пропал.
– В смысле? Он же вроде приезжал ночью.
– Приехал пьяный, потом мы повздорили, и он вышел во двор. Я слышала, вроде заводил машину. Уехал – и нет его.
– Догоняется где-то, – со злостью сказала я.
– Может быть.
На стол собирали молча. Ирка сделала бутерброд и ушла наверх. Мы с мамой позавтракали, не произнеся ни слова. Обуваясь в сенях, чтобы вынести помои, я заметила, что мамины валенки на резиновой подошве испачканы в песке. На дворе у нас песка не водилось, да и в огород мама ходила в старых валенках… Повинуясь странному импульсу, я взяла тряпку и тщательно обтерла валенки.
Мороз крепчал. Звеняще-чистое небо висело над безжизненным «Скороходом». Впервые мне стало страшно от того, что мы здесь одни, и никто не придёт на помощь.
К обеду Светлов не появился. Я разогрела еду, но кусок не лез в горло. Мама прикоснулась к моему лбу, но я раздражённо сбросила ладонь.
В сумерках застучали у ворот. Мама ходила за скотиной, и открывать пришлось мне. Явился участковый – в полинялом ватнике я едва его узнала.
– Пфуй, не проехать, всю ночь снег шёл. Машину бросил на въезде, – пробурчал он вместо приветствия, а потом, словно, спохватившись, спросил, – войти можно?
Мама выпорхнула в сени:
– Ой, Пётр Фёдорович, здравствуйте. Чайку? Мы как раз собирались.
– Не до чаю, Ксения, не до чаю.
– За пьянку, что ли, мой загремел?
Я в очередной раз удивилась тому, как мама умела подстраиваться под собеседника. Стоило ей захотеть – и она начинала говорить, как заправская деревенская баба.
Улыбка сделала мамины ссадины заметнее. Не укрылись они и от глаз участкового – он покачал головой:
– Сильно он вчера нагрузился?
– Да, в дрезину. Как видите, пыталась удержать – получила.
– Ладно, что вокруг да около ходить, – зло сказал участковый, – в карьере Светлов. Доездился, прости Господи, – и добавил совсем тихо, – погиб он, Ксюш.