– Я смотрю, ты тронут, если не тронулся,– мрачно усмехнулся Глевский – совсем не как автор, только что прочитавший своё произведение.
– Очень тронут, Паша, потому что это… Это же гениально, дружище, без всякой зависти тебе говорю! Я такого давно не слышал! Жутко, но гениально, а самое главное – правда. Всё, как ты и сказал.
– Так-то,– отрезал Паша, доливая в свой бокал остатки вина.
Вдруг Апатов спохватился: Глевского-то надо было спасать, а не поддерживать. Не то он наговорил, совсем не то… «Но разве Паша не прав? Не-ет, он прав, правее некуда. Что же мне-то делать?.. Он ведь, пожалуй, и несчастный человек, только разубедить его в том, с чем я согласен, это какая-то… глупость? Надо бы с ним просто поговорить. Просто спросить, за спрос ничего не будет…»
Наш герой вздохнул и заговорил:
– Почему, Паша?
Тот повернулся и выжидающе посмотрел на Апатова.
– Почему ты написал об этом?
– Как же почему? Раз написал, значит, и потребность была.
– Потребность в таком рассказе?.. М-м. Возможно, я сейчас скажу немного глупо, но… с точки зрения обычного человека, то, что ты описал,– это абсолютное зверство.
– А я ведь в тебе не ошибался, Сёма,– тихо, но сдержанно ответил Глевский.– Ты всё правильно подметил. Это зверство. Но и человек – зверь, разве нет? Так что, «с точки зрения обычного человека», то, что я описал, это абсолютная человечность. Во всей красе, так сказать.
– Но это подмена понятий, Паша,– удивлённо улыбаясь промямлил Апатов.
– Ты Георгию рассказывай про подмену понятий. Тут – вся правда.
– Но если это – человечность, то мы бы уже давно переубивали друг друга…
– Выжили бы сильнейшие. Для вида – хорошо,– отчеканил Паша с непроницаемым, но с первого взгляда самым простым выражением лица.
– Нет, что-то здесь не сходится…– сказал Апатов полушёпотом, но Паша его перебил:
– Пойдём-ка воздухом подышим. Душно здесь стало…
Проговорив это, Глевский поставил бокал на стол, поднялся и вышел из гостиной в коридор. Его скрыла какая-то странная тень от большого выступа, и в этой тени он ходил, как призрак, бестелесный и расплывчатый. Апатову стало не по себе. Он тоже встал, выдохнул и вошёл в загадочный мрак. Нет, не согрело его вино, даже наоборот: нашему герою стало холоднее. Какое-то предчувствие терзало Апатова, но теперь он отмахивался от него, не желая при Паше думать о заоблачной, неясной судьбе, которой, может, и не было вовсе.
Чтобы заглушить тревогу, Апатов снова заговорил:
– Паша, ты любишь звёзды?
Что-то холодное и тонкое как бы блеснуло в темноте.
– Нет, Сёма, не люблю.
– Почему?