… Огромный дубовый стол на львиных лапах, казалось, сиял от надраенного по случаю серебра и изобилия разнообразных угощений.
Посредине на длинном кузнецовском блюде застыл фаршированный судак, обложенный дольками лимона, словно золотой чешуей. Рядом примостились блюдечки с соленой щучьей икрой, заливным из лосиной губы. И это лишь только то, что сразу бросалось в глаза.
Пирожки с зайчатиной и капустой, половинки яиц с рублеными белыми грибами с жареным луком, щедрые ломти севреного окорока, печеная курица, копченый угорь, слабосоленый снеток, истекающий мелкими капельками жира, паштет из печени дикого гуся, огурцы с листьях хрена. Все было оформлено по высшему дворянскому разряду, так, как испокон веков привыкли угощать на пирах хлебосольные литвины, к коим имел честь причислять себя пан Еленский.
Заметив оторопь заробевшего семейства, пан Адам тактично заметил:
– Прошу не смущаться, это первый мой прием за почти пятьдесят лет, захотелось вспомнить, как это бывало в прежние времена. Садитесь. Нет-нет, пан Михаил, вы во главе стола, в качестве виновника торжества.
– Назвался груздем, полезай в кузов, – Сергей решительно подвинул к себе стул и плюхнулся со всего маху на потрескавшуюся от времени кожаную с тиснением обивку.
Прислуга в лице горничной Адели и ее мужа Марьяна только носом повела: странную себе компанию выбрал благородный хозяин. Но панское дело – не мужицкая забота, хозяин всегда был с причудой, чего уж удивляться теперь?
Мишка нутром чувствовал, что-то не так. К чему это изощрение с разносолами? Тем более странно, что Еленскому всегда доставало одного яйца и тарелки ячневой каши, чтобы удовлетворить свои сверхаскетичные потребности. Тому же учил и Мишку. А тут удивительно. При чем тут день рождения? Для чего собирать родных? Вопрос вопросов.
Застольная беседа не клеилась. Братья тяжко вздыхали, не зная, каким из многочисленных приборов подступиться к красоте, вызывающе пахнувшей и заставлявшей сглатывать обильную слюну. Пан Адам, уловив настроение, слегка улыбнулся и прямо руками положил себе на тарелку кусок печеного петуха. Кивнул Стасю ободряюще, тот мигом понял, и дело пошло.
Ели от души, когда еще так придется? Да никогда.
Грустный пан Адам как мог подбадривал семью. Видно было: ему приятно, что все задуманное им и воплощенное горничной Адели, угощение приносит кому-то радость. Сам почти не ел, ковырял массивной вилкой в тарелке, вытирал заливавший глаза пот, градом катившийся с мертвенно-воскового лба. Заметно было, что мыслями Еленский где-то далеко.