Вглядывался в краешек неба и думал, что все было не зря – и споры, кто дольше удержит руку над горящей свечой, и двухнедельное голодание, и телега, которую таскал по двору вместо лошади, каждый день добавляя на повозку по увесистому булыжнику. Почти получилось выковать из себя стального человека, которому нипочем физические и жизненные трудности.
Где-то в закоулках сознания жил маленький страх перед неизвестностью и трудностями положения заключенного под стражу. Но Стась привычно давил его, не давая высовываться, точно так же, как давил его, когда малолеткой переплывал на спор немаленькое Миорское озеро.
Где-то посредине стало на миг страшно, когда ногу схватила судорога. Из закоулков разума выкрался некто мохнатый, завопил, что все пропало, что вот она – гибель. Совладал, загнал обратно, задушил волей, не давая пикнуть, лег, растекся по воде расслабленным телом, позволил круто вздыбившимся волнам покачать себя, почувствовал как в материнской колыбели, осознал, что сам плоть от плоти этой могучей стихии. Отдохнув, почувствовал такой прилив сил, что еще пару раз, казалось, мог бы переплыть то место, где утоп не один десяток таких самоуверенных спорщиков.
Вот и сейчас, поездка в Браславскую тюрьму под следствие пугала, но страх был не в силах подавить волю и прислушиваться к его комариному писку Стась не собирался и не хотел. Давно определил для себя, что за каждое дело, доброе ли, плохое ли, будет расплата. Это путь правды, путь судьбы. Правда – она как бурный поток. Начнется с залитой солнцем капли, упавшей где-то в лесу с вековой сосны, станет лужей, потом тихим ручейком, речушкой, которая, соединившись с тысячами таких же появившихся ниоткуда, забурлит бурным потоком, снося берега и постройки, круша опрометчиво созданные плотины и препятствия.
Стась был спокоен, чувствовал, что прав, что он орудие возмездия, меч в карающей руке судьбы. А о чем волноваться мечу?
Задержанный улыбнулся посетившим мыслям, выровнял дыхание и уснул под мерное раскачивание рыдвана, везущего его в туманное будущее, которое обещало быть жестоким – именно таким, к которому инстинктивно Стась стремился всю свою пока недолгую жизнь…
* * *
Странную парочку Жердяй и Коротыш – так за глаза называли Сергея и Яшку и латышские, и литовские, и русские контрабандисты. Некоторые, особо смелые, пытались их кликнуть по пьяни или по дури, но тут же знакомились с резким Сергеевым кулаком. Бил он быстро и почти незаметно, черт те как отвлекая даже опытных бойцов от левого хука в челюсть, которым Вашкевич старший свалил не одну дурную голову, сидящую на крепкой бычьей шее.