– Понял. Молодцы. Эта сволочь мирных людей терроризировала, из-за них и наш отряд в бандиты зачислили. А мы, считай, ополчение. Ни немцы сюда не сунутся, ни красные, ни прочая какая сволочь. Если крестьянин в нас разбойника будет видеть, помрем тут с голодухи, а если защитника – поддержит чем сможет. Чувствуешь разницу?
– Угу. Я ребятам разъясняю. Мне не надо за идеи разжевывать. Мы за то, чтоб шею на чужого дядю не гнуть, чтоб по справедливости было, и свобода была наша, а не сверху дозволенная. Мы, как репей, каждой суке – награда. Так вот. Пошинковали мы этих гавриков в капусту, больше людей жечь и скотину у одиноких уводить не будут.
– Хорошая новость. Но ведь не все у тебя? Правильно понимаю?
– Ну… – замялся Войцех. – Тут до нас новость дошла. Из самого Минска. Короче, не буду задом крутить, Станислав Янович, немцы твоим именем улицу назвали. Ребята растерялись. Вот просили разжевать, за какие такие заслуги, когда мы их пачками тут лупим?
Суровое лицо генерала разгладилось, в стальном взгляде заплясали веселые искорки.
– Ну, вот! По вкусу, видимо, наши гостинцы пришлись. Dobre daleko słychać, a złe jeszcze dalej. Это признание, Войцех, – командир широко улыбнулся и привычно потянулся за кисетом с ароматным самосадом, прятавшимся где-то изнутри серого армейского камзола со следами споротых нашивок. Тонкие пальцы быстро замелькали, сооружая две самокрутки. – Немцы меня в тридцать девятом в битве под Кутно похоронили, вот и создают из покойника удобную им икону. Только улицу им еще раз переименовывать придется. Слухи, увы, как ворона падаль, нужные уши находят быстро. Так что передай парням, чтоб не огорчались, а фашистам устроим хорошую взбучку за самодеятельность, вот и вся недолга. Посыл их нехитрый, – Стас пустил к низкому потолку густую струю дыма, – показать, что они, вроде как тоже за независимость народной республики. Только мы такой «незалежности» и при коммуняках, и при Николашке вдоволь нахлебались. Поэтому сами как-нибудь за свою свободу повоюем, это наше святое дело. Как думаешь?
– Думаю, что зерно между двух жерновов в муку перемелется. Под Богом ходим, – хмуро заметил Войцех.
– А мы не зерно. Мы, Войцех, тот камень, который эти жернова сломать может. Или так, или никак. Сами такой путь выбрали. Чего горевать? Ты же говоришь, только Господь знает, что будет завтра. Dla chcącego nic trudnego.
– Все правильно. Я так парням и растасую, – Войцех тяжело поднялся с лавки, на мгновение замер, делая вид, что собирается выходить, хитро прищурился в предвкушении эффекта оставленного им на закуску разговора. Рассеянно, будто походя, обронил, – а, это… Мы ж главного этих урок в плен взяли. Матерый гад, у него в схроне персональный потайной лаз был. Только на хитрую задницу всегда есть хитрый гвоздь в лавке! Взяли теплым, сволочь! Посмотреть не желаете?