В общем, с Кащеем в последнее время мы общались редко. За месяц до самоубийства он лежал у нас в "трёшке", в небуйном отделении. "Трёшка" - вообще первая психиатрическая больница города Москвы, начала девятнадцатого века. Ещё Гоголя туда закрывали. Она находится на Матросской Тишине, прямо под стенами знаменитого следственного изолятора, в котором побывали комитет Карабах, гэкачеписты, бежавший чуть ли не с пулями в печени и впоследствии обезглавленный на Кипре Солоник, гордый миллиардер Михаил Ходорковский и многие другие герои масс-медиа. А наш с Кащеем дом находится напротив. Так что до психушки, в которую он незадолго до смерти самостоятельно убежал, неудачно выпив с похмелья голимого "ерша", ему было рукой подать.
"Я просто боялся кого-нибудь убить... Неважно, кого, знакомого или незнакомого..." - объяснял мне после свой поступок Кащей. Тем более что за последние пять лет он уже сдавался в "трёшку", и неоднократно. Но своими деспотичными предками. А вот самостоятельно - впервые.
Меня не было в городе - я две недели дышал семейным счастьем у своей любимой, в доме её мамы и папы, в городе-герое Ялте, на южном побережье Крыма. Летом дети на море - а где же ещё им быть, если есть такая возможность? Море - счастье всех детей. Даже тех, которые его никогда не видели. Все живые организмы - дети моря, как ни крути.
Так, радостно уезжая на Чёрное море, я в последний раз, не зная этого, увиделся с Кащеем, месяц назад вышедшим на свободу из психушки. Он показался мне странным, но я не удивился - он ведь два месяца ничего не пил. Был грустен. Мы раскурились. Он позавидовал белой завистью моей поездке и жизни. Я сказал, чтобы он не очень то завидовал - каждого тащит по-своему.
- В свою сторону! - согласился он, - Вот и я закружился.
- По району? - в голове моей слегка взбулькнуло, как от Пи-Си-Пи, то есть справа боковое зрение на миг зафиксировало мир без форм, а слева сверкающие кристаллические структуры, на тот же миг.
Кащей и вправду как-то странно последнее время на всех действовал - особенно последние два года, когда месяцами не употреблял героин и даже иногда неделями не пил. Подвязывал нервы в тугой узел, пытаясь адаптироваться к тоскливым будням обывателя - а они то шалили, а то и буянили.
То, что Кащей в этой реальности чужой, было ясно по его говору - смеси волхования славянских сказителей и слэнга типа Брайтон-бич. Кавказцев он называл "грэгаши", анашу - "зелёные штаны", одежду - "кишки", с ударением на первом "и". Во время абстиненций я обычно старался Кащея раскурить, потому что он тогда умел рассказывать изумительные байки, быстро и много, причём таким языком, что, если бы ему всё это записать, то старик Дост плакал бы от счастья за грядущие поколения русскоязычных потребителей семиотических ингаляций в сознание. Мы с Кащеем частенько завидовали якобы удачному ложному расстрелу старика Доста, ещё по молодости, глупым царским правительством - это, мол, тебе не грибы с коксом, это настоящее.