– Я знаю только то, что Женя строит из себя жертву отца при том, что щедро пользуется его деньгами и помощью. Она по – твоему не лицемерка?
На Владу его слова не произвели особенного впечатления. Всеми помыслами она была в монолитном будущем, и сосредоточенным взглядом взирала в него, пытаясь разобрать возможные детали и варианты. Она подняла бровь и поспешила уйти, чтобы обсудить неподобающее поведение Владимира с кем угодно, только не с ним, высмеять его ограниченность и забыть. Она не собиралась что-то доказывать человеку, который так мало ее знает.
Владимир готов был принять аргументы противника, если находил их доходчивыми, Владлена – никогда. Скловская неизменно видела в чужих глазах слишком много соринок, не задумываясь, что сама может быть в чем-то не права. Соринки в ее глазу казались теперь разгоряченному Владимиру почти уродствами. Ей подсознательно казалось невозможным быть неправой, она ведь так умна! И она упорно стояла на своем, чем невероятно раздражала того, кто прошел через первое восхищение непознанного и теперь начинал смотреть на объект своего желания более здраво. Владлена пожимала плечами на чьи-то достоинства, особенно не восхищаясь людьми. Неудовольствие от разговора притупило благодарность, что ее внимание Владимиру удалось заслужить, пусть и не до конца.
Он знал, что изреченные мысли бывают ложны или не открывают всей глубины преломленного чувствования. Но Влада слишком наплевательски вела себя все время, пока он пытался наладить отношения, не делая ощутимых ответных шагов. И впервые его начала раздражать сложившаяся ситуация. Впрочем, он стряхнул с себя эти мысли – столько предстояло нового.
Влада, как ему казалось, одобрительно отзывалась лишь о сильных, чрезмерно сильных, показно сильных людях, внутри которых часто скрывалась слабость и неполноценность, которые они и пытались компенсировать неприятием чужого мнения. Она филигранно во всех умела найти неровности.
Действовала она так категорично и безжалостно, что Гнеушев даже тогда, даже соглашаясь и до сих пор думая идентично, съеживался. Влада была слишком прямолинейна, несгибаема, слишком… Для нее не было серого цвета. До противного, до отторжения не упертая даже, а именно уверенная в своей правоте настолько, что думать об этом дальше и уж тем более спорить считала бессмысленным. А он всю жизнь сомневался и благодаря этому открывал новые истины, отсеивал взгляды и обогащался благодаря этому. Никогда Владимир не создавал мнение намеренно и не защищал его с пеной у рта, уже чувствуя, что оно шатается во все стороны. Люди сами понимали, когда он отдалялся и не желал больше взаимодействий – Гнеушев был достаточно тактичен, чтобы избегать скандалов, которые ему претили. Быть может, дело было лишь в том, что они с Владой были слишком похожи, кто знает… И столкнулись лбами. Кто может ответить на такие космически тяжелые вопросы? И все равно чувствовал он в ней всегда некую враждебность, интуитивно, почти неслышно настораживающую его, нашептывающую: «Не надо». Но Гнеушев отталкивался, ударяясь об ее гранит, а затем вновь, притянутый негаснущим интересом, приплывал. Он выпал из времени, из тела. На войну! Что ждет? Бездна, дыра, море… Какие мысли и чувства она вынесет на его брег?