Милая Николь была любимицей матери и гордостью отца. Училась прилежно, работала усердно и помогала друзьям. Верила в чистую любовь, верность и хороших людей, но в глубине, под гнетом всей этой приторной желейной массы, сидел демон, который только и выжидал момента, чтобы выпрыгнуть и… спасти Николь от стыда, мук совести и страха перед чудовищами, которые решили, что им все дозволено. Августино злился, цеплялся к Николь, потому что хотел ломать и перекраивать стеснительную девочку, наслаждаться тем, как мешает человека с грязью и лепит из него кого-то другого. Он хотел быть самим Дьяволом, который извращает детей Бога.
Девушка сплюнула слюну и вышла из ванной комнаты. Увы, Самида не приготовила ей платья, вероятно, решив, что загубленную душечку не спасти, и она больше никогда не проснется. Николь уверенно вышла в темный коридор и прислушалась к приглушенным стонам, которыми дышал несуразный дом. Голая она выскользнула в темный коридор, бесшумно спустилась по лестнице, прошлась как ночная кошка по мягкому ковру в гостиной и притаилась у дверей, которые вели в столовую.
Ужин “команды Августино” был в самом разгаре — Самида лежала на столе, широко раздвинув ноги и прижимая к груди подол платья нежного кремового цвета. Рыжая голова Арни была прижата к лобку бесстыдницы, которая громко стонала и темными глазами смотрела на Августино, наслаждающегося криками фамильярки и медленно цедившего кровь. Вампир сидел, вальяжно расставив ноги и привалившись к высокой спинке стула. Никто не заметил бледную Николь, которая внимательно следила за слюнявым Арни, который делал что-то не так. Самида стонала просто прекрасно, это была услада для ушей. Ее напряженный изгиб спины, сжатые пальчики на аккуратных ступнях завораживали, но Николь видела тень ускользающего наслаждения в фамильярке, прозрачную как наледь на весеннем ручье, который схватился морозной ночью хрустальной корочкой. Льдинки возбуждения срывались в поток слюней и яростного вылизывания и таяли в нем без следа.
— Лижешь как собака, — процедила Николь.
Августино от неожиданности поперхнулся, окропив белую рубашку кровью и разочарованно с толикой омерзения осмотрел пятна на груди, а затем перевел взгляд, полный ненависти, на девушку.
— Почему ты голая?
Арни приподнял голову, Самида повернула удивленное лицо и тихо выдохнула:
— Николь…
— Я хочу попробовать, — девушка ясными глазами посмотрела на запыханную фамильярку, — Арни все никак не отойдет от хвоста в заднице и путает вагину женщины с щелью суки.
— Ты не ответила на мой вопрос, — Августино вскинул бровь, — неприлично заявляться на светский ужин голой.