Лучше бы богиня отозвалась. Я обещал Филоное вернуться. Еще одна клятва, да. Чудовище и царевна, ненависть и любовь привязали меня к этой жизни двумя золотыми цепями. Я не в силах разорвать их, поэтому мне нельзя умирать.
Снизойди, Дева! Внемли мольбам!
Наверное, я бредил. Разум мутился, словно от ядовитых испарений Лернейских болот, и прояснялся, когда суровое дыхание Борея выдувало дурман прочь. Чувства скакали горными козами от надежды к отчаянью, от готовности сойти в Аид – к страстному желанию остаться в живых.
Химера. Клятва.
Вот что моя клятва – химера.
Стражники в воротах глянули на меня с Агрием в поводу – и отвернулись с показным равнодушием. Люди в колеснице, обогнавшей нас на дороге, успели рассказать караульным об одиноком всаднике. Другой такой вряд ли сыщется на всем Пелопоннесе. О великая Афина! Почему слухи обо мне не доходят до тебя? Почему тебе одной не интересно, о ком это судачат от Пилоса до Иолка? Взгляни краем глаза, прислушайся краем уха; услышь призыв Беллерофонта!
От ворот начиналась широкая улица. Она была вымощена так ровно, что я с непривычки оступился, а Агрий уставился себе под ноги: «Это еще что?» Привыкнешь к роскоши, подумал я, потом трудно отвыкать. Недаром болтают об изнеженности афинян.
Местные храмы повергли меня в удивление. Их было много, больше, чем в Аргосе, но дело не в этом. У входа в первый, что попался мне на глаза, стояла статуя Посейдона. Владыка морей сидел верхом на коне, занеся копье для броска. Посейдон? Никаких сомнений. Кого еще могли изобразить верхом? Не меня же?! Но почему копье, а не трезубец? Может, трезубец Черногривого способен превращаться не только в меч?
А может, ваятель что-то не то наваял.
Перед вторым храмом, стоявшим напротив, воздвигся красавец-Аполлон в окружении муз. Дальше – гневный Зевс с перуном. Где ты, Афина? Болтали, твои храмы тут на каждом шагу… Статуя Афины – без шлема, с непривычно мягкими чертами лица – обнаружилась вскоре, как по заказу. Я бы ее не узнал, если б не надпись на постаменте: Афина Пэония.
Целительница? Никогда бы не подумал.
Храма рядом не было. Одна статуя, а за ней вдоль улицы тянулся длинный приземистый дом. Кстати, наглухо запертый. Я стучал, проверял: никто не вышел.
Пасть на колени? Вознести мольбы? Я решил, что вернусь к Целительнице, если потерплю неудачу в других святилищах – и медленно двинулся дальше, ведя Агрия в поводу. Нас обгоняли. Огибали. Косились. Оглядывались. Никто не пытался со мной заговорить. К этому я привык и лишь отмечал мимоходом.
А здесь у нас что? Крытый гимнасий? В Эфире таких не было, но я видел похожие в других городах. В просветах ажурной колоннады мелькали обнаженные атлеты: разминались, умащивали себя маслами. Перед входом стояла небольшая – в половину человеческого роста – статуя Гермия: жезл, кудри, крылатые