— Глеб, — зову его, скидывая кеды у входной двери.
— Да, Коть? — отзывается он из кухни, успев оказаться там за то время, пока я зависала.
— Коть? — хмурюсь я, а тело окатывает озноб; вмиг вспотевшие ладони выдают мое волнение.
— Эм, прости, Надь. Я не нарочно. — Глеб выглядывает в холл и добродушно подгоняет: — Ты давай шевели конечностями. Мне кажется, Алиса тоже проголодалась.
Я захожу в кухню: Глеб, уже собрав коляску, примостил ее к столу. Дочь хлопает глазками, с любопытством наблюдая за быстрыми передвижениями парня по кухни, такой же огромной, как и холл.
— Что ты делаешь?
— Хочу накормить тебя. Не нравится мне твой цвет лица. В таком состоянии, извини, но я боюсь оставлять тебя с Алисой. — Шуточный тон парня на последних словах меняется на серьезный.
— Глеб. — Я подхожу к коляске и, присев на корточки, чтобы достать детское питание, говорю: — Я могу справиться и сама.
— Когда уйду, можешь справляться, сколько влезет, — парирует Глеб, старательно сдерживая раздражение.
Я закусываю губу. На самом деле спорить не решаюсь лишь только потому, что мне и впрямь было плохо. Пусть Глеб немного побудет, пока не приду в себя. Видимо, чересчур себя накрутила, а теперь наступил откат.
Придвигаю стул вплотную к коляске, открываю баночку с пюрешкой и, повернув к себе Алису, начинаю ее кормить. Дочка, как обычно, пытается хватать ручками все, до чего может дотянуться. У меня для этих целей всегда припасена ее любимая деревянная ложечка, которую ей подарила тетя Варя. Алиса, щуря глазки и размахивая прибором, самозабвенно долбит им по столешнице.
— Ротик открывай, ам!
Подношу очередную порцию ко рту дочки, и она, с удовольствием чмокая, глотает яблочное пюре. От громкого звука моя голова почти лопается. Я морщусь от приступа боли, но продолжаю растягивать губы в улыбке. Ничего. Сейчас успокоюсь, и все пройдет.
— Надь, — окликает меня Глеб, и я только сейчас понимаю, что совсем забыла про него.
Смотрю на парня.
— Давай я попробую Алису покормить, а ты иди сама покушай. — В его голосе слышу заботу, и мое сердце пропускает удар.
Разум понимает: за то время, что я нахожусь рядом с Глебом, он сделает все, чтобы мое сердце сдалось, простило его и дало тот шанс, о котором он просил.
Скольжу быстрым взглядом по столешнице, на которой оказывается тарелка с омлетом и стакан апельсинового сока, потом смотрю на Глеба, спрашиваю скупо:
— Думаешь, справишься?
— Уверен, — улыбается он и стремительно приближается к нам. — Не волнуйся, я могу ладить с детьми. — Но тут же осекается, встретив мою реакцию в виде плотно сжатых губ.