– Значит, доберусь пешком.
В купе заглянул Толстой.
– Мария Михайловна, вас просят.
Я поднялась на ноги и без слов отправилась вслед за ним. Дмитрий лежал на узком диване, шторы закрыты и свет приглушен. Медик ушел.
– Раскройте шторы и сядьте рядом, – приказал царевич и попытался привстать на локтях, освобождая мне место рядом с собой.
Я поддержала его и, усевшись, положила его голову себе на колени. Лоб его был холодным и влажным, сомнений в диагнозе не осталось и у меня.
– Вы солгали мне, Мария Михайловна, – сказал он, глядя мне в глаза. – Солгите еще раз.
Дрожащей рукой я отвела от его лба русые волосы и спросила:
– Как именно солгать?
Он моргнул, и я поняла, что проваливаясь в зеленые омуты, снова забыла дышать.
– Солгите, что будь у меня время, однажды вы бы посмотрели на меня так же … – Дмитрий замолчал, рукой коснулся моей щеки и закончил: – так же, как вы смотрите на Алекса.
Невозможно. Невозможно лгать, глядя в эти глаза.
–Я … – кашель спас меня от ответа.
Царевич улыбнулся, закрыл веки, и я солгала:
– Да. Однажды я бы посмотрела так.
Он уснул, провалился в забытье. Я давилась кашлем, чтобы, дергаясь, не разбудить его, но всё равно кашляла. В купе заглянул медик, нащупал пульс на руке Дмитрия и, дождавшись его недовольного окрика, ушел, оставив нас двоих.
«Умирать, так в хорошей компании…» Забавно, ведь так же совсем недавно думала я сама.
Царевич прошептал в полубреде:
– Ожидание прекрасно, Алиса. Я буду ждать тебя там, в бездонной норе. Скажи, ты придешь?
– Да, ваше высочество. Я приду.
На губах его появилась улыбка.
– Ты снова лжешь, мой ангел. Но я всё равно буду ждать.
Я смотрела в его лицо, считая его дыхание, сбиваясь и проваливаясь в сон. Дмитрий спал беспокойно, просил пить, и, просыпаясь, я смачивала его губы влажной салфеткой, как наказал медик. Сложно сказать, как долго мы ехали, но когда к нам вошел Одоевский, уже остановился состав.
Наше путешествие, наконец, подошло к концу. Мы вернулись в Петербург. Живые. Пока еще живые. Все.
В купе вошли несколько мужчин, и Дмитрия осторожно переложили на носилки. Он открыл глаза и скривился, заметив хмурые лица вокруг.
– Я пойду сам! – зло бросил он.
– Нет, – отрезал Одоевский.
Царевич дернул уголком рта:
– Где Алиса?
– Здесь, – князь, повернувшись ко мне, сказал: – Вы едете с нами, Мария Михайловна.
Моё согласие не требовалось, но я зачем-то кивнула:
– Хорошо.
Я попыталась встать, но ноги так затекли, что я не устояла и, придерживаясь за маленький столик, упала обратно на жесткий диван.
– Пять минут, – бросил мне Одоевский.