— Плохо вам здесь? — сочувственно проронила Настасья, присаживаясь у ног матери.
— У нас? Да что у нас? Где отец? — Елена провела тыльной стороной ладони по лбу, будто пытаясь смахнуть тревоги. — Я к нему посылала до осады, а теперь и не знаю, может гонцы уж вернулись, да не могут в град пробраться.
— А отчего вы решили, будто я умерла? — Настасья заглянула матери в глаза.
До этого дочь только рассказывала и рассказывала матери о своих злоключениях, ничего не утаивая, как на исповеди. Наболело, хотелось вытолкнуть из себя дурные воспоминания, и мать все понимала, не перебивала, лишь хмурилась и время от времени сжимала руку дочери, не в силах сдержать накатившее волнение. И вот настало время самой Настасье задавать вопросы.
— Кто вам сказал, что меня нет?
— Сам братец Давыд человека послал, передал — в Дмитрове бояре мятеж подняли, дочь твою и племянников удавили.
— Соврал или ему так передали? — задумчиво посмотрела в щель половиц Настасья.
— Бог ему судья, — мрачно произнесла Елена, — не думала, что после смерти отца так будет. Андрею уж сказала — коли кто из вас так поступит, и с того света прокляну.
— Они так не сделают, не тревожься, — Настасья вложила всю уверенность в голос.
— Так я и о своих братьях думала, а видишь, что вышло, душит нас в железных объятьях братец Давыд. И от Всеволода я такого не ожидала, — Елена сползла с лавки вниз и тоже села рядом с дочерью на мягкий мех медвежьей шкуры. — Надеялась, что он тебе мужем добрым станет, как для сестры был. Плохо я, видать, людей знаю. Как та грамотица по осени пришла, что обижают тя в Дмитрове, я хотела сама за тобой ехать, в глаза бесстыжие зятю посмотреть, но отец не дозволил, сказал, пусть Вышата съездит, разузнает получше, может ложь, чтоб с Всеволодом рассорить. А Вышата, старый хрыч, как воротился, уж так соловьем пел, как у вас все ладно да мирно.
— Так и ладно все было, все же наладилось, победила я их… Думала, что победила, — Настасья вздохнула. — Люб он мне.
Мать и дочь обнялись.
— Под утро надо светцом со стены помахать, — напомнила Настасья, — Ростислав сказывал, под утро сон самый крепкий, врасплох их застанем.
— Сил у нас мало, — с надрывом выдохнула Елена, — можем и сами сгинуть, и Ростислава загубить. Андрей-то рвется, а вот мы с Вышатой крепко думаем. Знать бы, что отец жив, можно было бы и еще подождать… а если нет, — слова дались Елене нелегко, — а если нет, то это последняя наша надежда, последняя, град для детей сохранить, изгоями не стать. Знак подадим, — решилась Елена, быстро поднимаясь.