Но когда послушал лектора, диву дался — башковитый малый. Хорошо поясняет, доходчиво и книжки интересные читает. До сознания Кондрата многое доходило не сразу, но слова лектора о борьбе пролетариата за свои права уяснил быстро. Только выступая сообща, говорил им, кружковцам, Точисский, рабочие добьются лучшей жизни. Это Голову было ясно. Мог ли он один перечить мастеру? Кондрату даже смешно делалось от такой глупой мысли. Да тот бы его, как слепого щенка, в одночасье с завода выпер. А встань они всем цехом, плечом к плечу, тут не то что мастер, хозяин и тот оробел бы…
Походил Кондрат в кружок Точисского, поднаторел, кое-чему научился, на себя по-иному стал смотреть, с уважением: великая честь быть пролетарием и осознавать себя как силу.
Теперь Голов сам кружком руководит.
Очень хотел Кондрат, чтобы у них на механическом выступил Точисский, условились о дне…
Путь был не близок, они долго шли по тесным, грязным улицам, мимо рабочих бараков, темных подворотен, наконец у бревенчатой избы Голов остановился:
— Иди сюда, Павел Варфоломеич, тут наш университет.
В горнице рабочие сидели на скамьях и топчанах, сундуке и кадке у входа.
Павла усадили к застланному чистой льняной скатертью столу, подвинули стул, на Точисского смотрели с явным любопытством: наслышаны о нем от Голова.
Точисскому Кондрат сказал дорогой, что у них на механическом еще помнят стачку, организованную Петром Моисеенко и Степаном Халтуриным. Степана кое-кто даже знал. Помнят и демонстрацию у Казанского собора, принимали в ней участие. И потому Павел решил начать беседу с демонстрации, когда впервые в Санкт-Петербурге парод поднял красное знамя политической борьбы.
В горнице оживились, заговорили, принялись вспоминать:
— Студентов тогда привалило видимо-невидимо.
— Со всего Петербурга собрались. Тут и полиция подоспела.
— Рабочие не оплошали. Один из наших от меня недалече стоял, полицейскому, чего изволите, так въехал, тот и не охнул, — мелко рассмеялся старик с морщинистым лицом.
— Кулак у него крепкий, знаю я того парня, — заметил рабочий с кустистыми бровями и шрамом на щеке. — Я с ним в столярке работал. Бывало день намаешься, сил нет, а он топориком поигрывает, будто и усталь не берет.
— А помнишь, Дормидонт, речь студента? Как поминал Разина и Пугачева, мучениками за народное дело называл их? — снова сказал старик.
— Отчаянный малый, — согласился Дормидонт, — порядки-то нонешние на чем свет честил.
— Студента звали Георгием Плехановым, — уточнил Павел. — Потом, спасаясь от жандармов, уехал за границу, в Швейцарию, и создал в Женеве группу «Освобождение труда». Плеханов проповедует марксизм, призывает к борьбе за социализм. Я понимаю, что сейчас вам, возможно, не все это понятно. Но я объясню, расскажу…