Помнится, сестра у него в столице проживает. Однако видеть ее ему не доводилось и где живет, не знает.
Вчерашний день Егор Зиновеич весь вечер просидел у кума, маленького, худощавого человечка с совершенно лысой, как биллиардный шар, головой. Выдули целый самовар, пропотели не раз. Деревню вспомнили, повздыхали. Обзаведясь в Петербурге домиком и имея приличные, как он полагал, деньги, Егор Зиновеич о деревне думать, однако, не переставал. Землицы бы своей да хозяйство крепкое, чтоб все издалека спину перед ним ломили. Зиновеича подмывало похвалиться куму своей новой службой, однако умолчал. За вторым самоваром наконец подступил с вопросом, который из головы не вылезал, не видел ли кум на Новом адмиралтействе тех молодых людей, что народ на смуту подбивают?
Спросил и в кума глазками этак прицелился. А кум только плечами пожал: не замечал, дескать.
Об угрозе жандармского ротмистра вызвать Зиновеичева кума на допрос Федот умолчал. Без надобности. Понимать надо, нынче он, Егор Зиновеич, человек не обычный, государственный. И от сознания, что ему доверен покой империи, Зиновеич горд и важен. Разбуди его даже ночью и спроси, каким обязан быть филер, Зиновеич отчеканит: политически и нравственно благонадежным, твердым в своих убеждениях, честным, трезвым, смелым, ловким, сообразительным…
Своими подозрениями о Точисском Егор Зиновеич до поры решил ни с кем не делиться. Даже с ротмистром. Отыщет своего «соседушку», тогда иной сказ…
В жандармском управлении кум Зиновеича раскрылся, что называется, мигом, ничего не утаил. Да и как можно, когда с тебя в самом отделении по охранению общественной безопасности и порядка в столице при санкт-петербургском градоначальнике допрос снимают? Сказал все, как есть, ходят-де неизвестные к ним в мастерские Адмиралтейства. Все больше девица да студент. И внешность каждого описал. Студент смуглолицый, кудрявый, а девица глазаста, белолика и волос русый. Ее, сам слыхивал, мастеровые «дочкой» кличут, может, по ее молодости, а может, и прозвище у нее такое.
Ротмистру Терещенко кум Зиновеича приглянулся. С виду неказистый, по усердие чувствуется. Ротмистр кивнул важно. Сказал, будто одарил:
— Вот что, любезнейший, не желаешь ли государю императору поусердствовать?
Кум Зиновеича от такого предложения даже в струнку вытянулся:
— Как же, извольте, мы люди верные, не какие-нибудь христопродавцы. Мы слуги царевы и порядок уважаем.
Сказал, а в душе надежда скачет: «Видать, жалованье приличное положат. Оно же и наградные пойдут, коли старание приложить. Эвона, с чего бы Егорка разбогател».