Терещенко с юмором оказался, в кресле откинулся, хмыкнул и, еще раз с прищуром посмотрев на маленького с лицом печеного яблока мастерового, сказал насмешливо:
— Ну-с, как звать-именовать тебя, мил человек, по сыску будем?
— Как вашему благородию угодно, — изогнулся покорно кум Егора Зиновенча.
— Тэк-с, Тэк-с! Куманька твоего Федотом, а тебе отныне имя в делах охранного отделения Сюнька.
Старый мастер Семеныч, худенький, бородка клинышком, на колпинском оружейном, посчитай, полвека трудится. Лет с восьми к верстаку приучился, всякого хлебнул. В мастера выбился, свою горькую жизнь помнил и к рабочему человеку хоть и строг был, но справедлив, с добром относился.
В просьбе Шелгунова походатайствовать за Точисского не отказал. Только и спросил: «К работе прилежен? Баловства не потерплю, так и скажи».
Павла мастер встретил строго, через повисшие на самом кончике носа очки испытующе смотрел на него. Каков, дескать, в деле токарь, поглядим, дай срок. Полюбопытствовав, где обучался, и узнав, что в ремесленном, неопределенно пожал плечами.
Минул месяц, как Точисский в Колпино. Первые недели присматривался к рабочим, пытался завести знакомства, однако заводские к нему как к чужаку относились, настороженно.
В один из приездов Марии Павел попросил привезти «Манифест Коммунистической партии». Надеялся — кружок самообразования из заводских организовать все-таки удастся.
Однажды, когда сумерки сгустились над Колпино, наведался Шелгунов. Точисский обрадовался товарищу. Сколько было у Павла кружковцев, всех уважал и ценил, а Василия любил особенно. Приглянулся как-то сразу, а вскоре увидел в нем ум и сметку необычную. Читал много и судил обо всем зрело. Иногда Точисский ловил себя на мысли, что марксист Шелгунов выше многих из их общих друзей.
— Слыхал, не доверяют тебе колпинцы, — обнимая Павла, весело сказал Василий. — Откуда им тебя знать, может, ты агент полицейский. Сейчас таких по заводам развелось немало.
— Ох, Василий, не шути так, а то побью — будешь знать полицейского агента.
Несмотря на поздний час, Шелгунов отправился к Семенычу.
— Пойду навещу старика Семеныча.
Вскорости воротился в сопровождении старого мастера. Выставил на стол бутылку.
— Выпьем за встречу, Семеныч. Чуть не родственники мы, да вот видимся редко. Жизнь, она такая, проклятая, крутимся, как белка в колесе. — И, положив руку на плечо мастеру, сказал: — Ты, Семеныч, Павлу доверяйся. Он человек верный. Меня на ум-разум наставлял, а нынче имеет намерение из ваших заводских кружок самообразования организовать, грамоте народ обучать. Только людей, Семеныч, ненадежней ему сыщи: среди нашей братии, мастеровых, и сволочь всякая может сыскаться.