— Сочувствую тебе всей душой, а чем помочь? Точисский разделся, вымыл руки, Александра накрыла на стол, зажгла лампу.
— Тебе никогда не хотелось тихой, спокойной жизни, Павел? Чтоб ни тревог, ни волнений. Одно знать — дом, семью.
Отодвинув тарелку, Точисский недоуменно посмотрел на жену:
— Тихой жизни? Нет! Знаешь, вспомнил я, как перед первой ссылкой отец, приехав в Петербург, уговаривал отказаться от революционного дела. Для него оно бесполезность, суета сует. Я не обиделся на него, ему не понять, что моя жизнь — в этой борьбе. Но ты-то, Сашенька?..
— Прости, — она положила ладонь ему на руку. — Прости, я так спросила… Не подумай, что требую от тебя отказаться от любимого дела. Ведь знала, за кого замуж иду.
— Я, Саша, вот о чем мечтаю: подкопить денег и, если бы позволил департамент полиции, съездить за границу. Не на отдых и не ради праздного любопытства, давняя мечта моя — встретиться с членами группы «Освобождение труда», может быть, повидать Георгия Плеханова и Димитра Благоева, а заодно поучиться работе у европейских социал-демократов.
— Я начну экономить, Павел, и мы соберем деньги на твою поездку.
— Э, нет, если ехать, то непременно вместе,
Молодая зелень на Крещатике, медь оркестра в саду «Шато де Флер», праздная публика и блюстители порядка. Мчат лихие рысаки, звонко цокают по мостовой железные подковы. Первым электричеством сияет Крещатик. Фонари ярко освещают выложенную кругляшами Думскую площадь, подъезд к городской думе.
Затихла горластая биржа извозчиков, ожил ресторан «Древняя Русь», не закрываются зеркальные двери. Бородатый швейцар в золоте галунов низкими поклонами приветствует именитых гостей.
У театра людно, подъезжают и укатывают кареты и фаэтоны, коляски и невесть как уцелевшие старомодные рыдваны, высаживают разодетых господ. Запах французских духов висит в воздухе. Паны не идут, они плывут степенно, предвкушая приятное театральное развлечение.
А неподалеку от театра гордость городской думы электрическая станция. Пыхтят машины, вертится маховое колесо, гонит динамо. Свет машинного зала льется через окна на улицу. Невидимый ток бежит по проводам; поражая киевлян, зажигает стеклянные пузыри на столбах по Крещатику.
А в стороне от центра мрак и глухомань. Редкие, тусклые керосиновые фонари, блеск воды в лужах, грязь в колдобинах. Неуютен ночной окраинный Киев.
Не раз и не два, несколько вечеров кряду ходил Тачисский к электростанции, но удобного случая увидаться с Мельниковым так и не подвернулось. Спрашивал у рабочих, отвечали: бывает, наведайся как-нибудь днем.