МАКСИМ ГОРЕЦКИЙ
ЛИТОВСКИЙ ХУТОРОК
I
Худое лето выдалось хуторку. Сидел он между горами, и все яровые выгорали. Да и пруд, синевший у горы, почти высох, а в колодце вода давно уже ушла. Глинистая тропинка, петлявшая от хуторка вниз, к пруду, и дальше, до Вержболовского шоссе, закаменела и растрескалась.
С весны еще пошли разговоры, что в здешних местах будут проходить большие государственные маневры, сам император приедет.
Газеты же получал только священник, да и то редко, и войны никто из хуторян не ожидал.
Когда же поздней ночью с фонарем в руках прискакал на хуторок из гмины посыльный и забарабанил в окошко, вся семейка тотчас вскочила на ноги. Словно наступил конец всем бедам лета.
А когда гонец, весь в пыли, ввалился в хату, торопливо достал бумагу и приказал хозяину хуторка Яну Шимкунасу немедленно запрягать коня и ехать в гмину, потому что объявлена война с пруссами, по хате прокатился ужас и смятение.
— Так, так... значит, война,— непослушным языком пролепетал Ян и стал готовиться.
Все молчали. Никакого крика, никаких вопросов. Лишь хозяйка, старая Домицелия, вспомнив сыновей своих: Блажиса, последний год служившего в армии, и Доменика, работавшего на шахте, всхлипнула и дрожащим голосом сказала дочерям:
— Собирайте отца в дорогу.
Старшая, Монтя, приподнявшись на подушке, подперла рукой щеку да так и замерла, а младшая, Ядвися, нервно засуетилась по хате.
В ту ночь никто уже не уснул.
А на следующий день, чуть свет, поплыли по всей околице женские слезы, отовсюду доносились плач и рыдания, молитвы и проклятия. Провожали запасных. Церковные колокола богомольно сзывали всех подъяремных под купол храма к ногам распятого за слова любви и мира.
Плакал сморщенный седой священник, благославляя духовных детей на путь брани, призывая их быть храбрыми в бою и милосердными к побежденному врагу; плакали все, кто находился в церкви.
Истово крестились и молитвенным взглядом прилипали к иконе спасителя в терновом венке и не могли сдержать слез призванные запасные.
А на улице — теплое солнышко; беззаботно поют птицы, гудят на липах пчелы. Все — как всегда. Трудно поверить страшным новостям.
Попрощались... Долго еще стояла осиротевшей толпа с седым священником впереди. И все продолжала махать своим дорогим, ушедшим справлять кровавую тризну.
— Су дев, су дев!.. (с богом!)
Долго те кричали в ответ, размахивая шапками:
— Прощайте! Прощайте!
Скрылись за горою.
II
Мобилизация кончилась.
Неподалеку от хуторка, на пригорке, стояла полубатарея: охраняла мост от вражеского нападения с воздуха.
