– Мама тогда ругалась сильно... – Штефан и сам не заметил, что последнее брякнул вслух, пока со всех сторон не понеслось:
– Ну так ясное дело!
– Еще б не ругалась. Ты ж не дите был, а сущее наказание!
– Ладно, могла бы и привыкнуть. Коли у нее второй такой на глазах, только годами постарше.
Поднялся общий хохот.
– Что? – Штефан понял не сразу. Симеон шутливо ткнул его кулаком в плечо:
– Не диво, что ты за дядькой полез! Ты ж норовом точно в него удался, так же выкаблучиваешься!
Штефан чуть язык себе не откусил и мысленно схватился за голову. Это что ж получается? Про дядьку такое подумали, да с его россказней? А если вспомнить, сколько еще наговорил... Ой, дурак! Ну вот что стоило языком не трепать?! Так нет же! До того вспомнить и поговорить хотелось, аж думать забыл, что когда-нибудь имя дядьки откроется! Дурак как есть! И как теперь Симеону признаваться? Это пока про какого-то неведомого дядьку говорил – одно, а выходит, про их корпусного командира сплетни распускал. Да какие сплетни!
Он вспомнил, что ляпнул в первый день на заставе по пьяни, и чуть не застонал от ужаса. Симеон и остальные ведь не дураки. Да стоит имя назвать – все сложат. И за такие сплетни Тудор уж точно по голове не погладит. Если бы с ним сперва поговорил, а так... Да за одни эти россказни выгонит и прав будет!
Штефан неловко принялся выбираться из-за стола, чуть не опрокинул какую-то кружку.
– Подсолнух, ты чего? – Симеон глядел на него обеспокоенно.
– Душно. Пойду на крылечке постою, – он изо всех сил постарался, чтобы голос звучал спокойно, и действительно вышел на крыльцо. Свежий воздух разогнал сонливость, но легче от этого не стало, ни капельки.
Симеон, конечно, хороший. И врать ему не хочется. Но вот как скажешь? Вспомнить, как пандуры про Тудора-то рассказывают, с каким уважением, а уж крестьяне на него только не молятся. Да и дядька при них явно ни про маму, ни про него самого ни словечком не обмолвился. Значит, и не хотел вовсе, чтобы кто-то знал. А тут – пожалуйте! – Подсолнух со своими россказнями! Сказитель! Куда там Овидию с его «Метаморфозами»! Гомер, как известно, был слепой, а вот ты – тупой! На целый эпос анекдотов наговорил! Поправил, выходит, репутацию уважаемому боевому офицеру и местному администратору!
И так-то еще поди пойми, ко двору ли придешься, может, и не нужен здесь вовсе, и не обрадуется дядька, что он в его жизнь лезет.
Нет, рассказывать нельзя. Надо дядьке сначала повиниться, пояснить, что в мыслях же плохого не держал, скучал просто. А там – уж как он решит. Захочет – так и скрыть все. Ничего, если надо, и обычным новобранцем для всех прикинешься. Сам виноват, что головой не думал. И даже если не нужен, так хоть на заставе, может, оставят. А сболтнешь сейчас лишку...