— Доступ в помещение, где содержатся пленные, запрещен. Тем более иностранцам.
— У вас в руках разрешение, синьор офицер. Будьте любезны, передайте его вашему начальнику и поскорее.
— Вряд ли посещение казармы доставит вам удовольствие.
— Я как-то не подумала об этом, синьор офицер,— с откровенной иронией ответила женщина.
Офицер пожал плечами и отворил дверь:
— Проходите.
Женщина вошла.
Пинелли с восторженной завистью наблюдал за этой сценой и решил подождать, пока решительная незнакомка выйдет из казармы. Ждать пришлось долго. Пинелли посматривал на часы и уже начал беспокоиться, когда в дверях появилась незнакомка. Она отошла от казармы к противоположной стене, прижалась спиною к холодным кирпичам и так стояла неподвижно, с закрытыми глазами, как показалось Пинелли, целую вечность, хотя —он еще раз взглянул на часы — прошло всего пять минут.
Пинелли не выдержал:
— Синьора, извините мою навязчивость, вам плохо?
Женщина открыла глаза, глаза у нее были черные, красивые, глубоко посаженные, под густыми черными бровями, и внимательно посмотрела на Пинелли. Очевидно, его внешность внушила доверие. Женщина покачала головой и ответила:
— Им плохо... Если бы вы видели, какой там ужас. Живые и мертвецы вповалку, ампутируют руки, ноги без хлороформа, грязь ужасающая, у раненых нет ничего, ни бинтов, ни простыней, ни наволочек...
— Прошу вас, располагайте мной! Я не назвался... Этторе Пинелли, музыкант, преподаватель лицея Санта Чечилия и сопредседатель Общества классической камерной музыки.
Женщина улыбнулась. Пинелли заметил ее улыбку и смутился.
— Не могу похвастаться столь высокими званиями. Якоби-Толиверова, Александра Николаевна, русская писательница.
— Вы русская?
— Почему это вас удивляет? Многие русские люди душой с Гарибальди... Хотите помочь, синьор Пинелли? Нужны деньги, белье, платье... Сегодня же я объеду всех знакомых. Сделайте все, что сможете.
— Я соберу у друзей. И знаете что,—загорелся Пинелли,-—мы дадим концерт в пользу раненых, можно?
Александра Николаевна, казалось, его не расслышала.
— Там, у самой двери,— тихо сказала она,— молодой гарибальдиец. У него три пули в груди. Я потребовала, чтобы хирург извлек пули. Хирург пожал плечами: «Все равно умрет». Когда я шла назад, служители клали молодого гарибальдийца на операционный стол. И представьте, он пришел в себя, и, оказывается, все слышал. «Спасибо, синьора,—произнес раненый'—Меня зовут Джованни Джибелли... Пожалуйста, напишите братьям в Караваджо. Их зовут...»—дальше я не расслышала. Но хватит разговоров, за дело, синьор Пинелли!