от родителей хрестиянских роженна, зело в Писаниях и искусна суща, и верх философии внишныя достигша. И первие протолковах с ним з латинскаго в словенско все главы с книг Златоустовых,
[1254] што онъ исправилъ, на сем свете будучи, трех ради вин.
Первая: да явится, колико праведеннаго[1255] Златоустовых словес в наш словенский язык, и разсмотрится в них, коликое еще множество не преведенно.
Другая: негли возревнуют ревностию по Боже благоверные мужие, жалатели благочестия, и преложат сие на свой имъ язык, тую ненаситимую доброту, каплющую от златаго языка духовную благодать, в похвалу и в память свою и родов их.
Третяя вина: иже некоторые поетове[1256] и многие еритицы написали повести и слова некоторые на прелыцение и на наругание хрестиянское, наипаче же преуродивый Еремия, поп болгорский, еретик манетовы ереси,[1257] ведаючи того преславнаго учителя ото всех любимая и похваляема, и покриваючи своими имяна, подписали титул его ко своим словесем, да удобне приймутся имяни его ради. И аще нехто разсмотрит в реистре сем, тогда обличается, аще суть Златоустовых, або ни.
Азъ же, разсмотривъ главъ сих,[1258] и хотехъ со жаланием устремитися на епистолии Павла, от него протолкованные, ижбы их моглъ склонити на словенский от латинска. И исках мужей, словенским языком книжным добре умеющих, и не возмогохъ обрести. Аще и елицых обретох мнихов и мирскихъ — не возхотеша помощи ми. Мниси отрекошася, уничажающеся непохвальне — не глаголю — лицемерне, або леностьне, от того достохвальнаго дела. Мирские не восхотеша, объяты будучи суетными мира сего, и подавляюще семя благоверия тернием и осотом. Аз же бояхся, ижь от младости не до конца навыкох книжнаго словенъскаго языка, понеже безпрестанне обращахъся и лета изнурях, за повелением царевым, в чину стратилацкове, потом в синглицкомъ. Исправлях дела овогда судебные, овогда советнические,[1259] многожды же и частократ с воинством ополчахся против врагов креста Христова.
Также и ту приехавъ, принужден бых кролем ко службам его въенным. И егда упразнихся от нихъ, ненавысные и лукавые суседи прекаждаху ми дело сие, лакомством[1260] и завистию движими, хотяще ми выдрати данное ми имене з ласки королевские на препитание. Не только то отъяти и пожрети хотяще, многие ради зависти, но и крови моей насытитися желающе. Понеже уже и слуги моего[1261] и брата превозлюбленнаго и вернаго кровъ пролияша, и внезапу от жизни сея разлучиша, мужа, не точию в военных вещах крепкаго и искуснаго, но и в разуме светлаго, который здравие мое от гонения на своей вые вынес со другими слугами. И того ради воспящахся от того великаго дела до времяни.