, многими тысящи в городех своих, ведая оне наше свирепство и бестрашие».
Ответъ нашъ казачей из Азова-города толмачем и голове яныческому: «Видимъ всех васъ и до сех местъ про васъ ведаем же, силы и пыхи[826] царя турского все знаем мы. И ведаемся мы с вами, турскими, почасту на море и за морем на сухом пути. Знакомы уж намъ ваши силы турецкие. Ждали мы васъ въ гости к себе под Азовъ дни многие. Где полно, вашъ Ибрагим, турской царь, умъ свой девал? Али у нево, царя, не стало за морем серебра и золота, что онъ прислалъ под насъ, казаковъ, для кровавых казачьих зипуновъ[827] наших, четырех пашей своих, а с ними, сказываютъ, что прислал под насъ рати своея турецкия 300 000. То мы и сами видим впрямь и ведаем, что есть столко силы ево под нами, с триста тысящъ люду боевого, окроме мужика черново. Да на насъ же нанялъ онъ, вашъ турецкой царь, ис четырех земель немецких салдатъ шесть тысячь да многихъ мудрых подкопщиковъ, а дал имъ за то казну свою великую. И то вамъ, туркомъ, самим ведомо, што с насъ по се поры нихто наших зипуновъ даром не имывал. Хотя онъ насъ, турецкой царь, и взятьемъ возьметъ в Азове-городе такими своими великими турецкими силами, людми наемными, умом немецким, промыслом, а не своим царевым дородством и разумом, неболшая то честь будетъ царя турского имяни, что возметъ насъ, казаковъ, в Азове-городе. Не изведетъ онъ тем казачья прозвища, не запустиетъ Донъ головами нашими. На взыскание наше[828] молотцы з Дону все будутъ. Пашам вашимъ от них за море итти! Естли толко насъ избавитъ Богъ от руки ево силныя такия, отсидимся толко от васъ в осаде в Азове-городе от великих таких сил его, от трехсотъ тысящей, людми своими такими малыми (всево насъ казаковъ во Азове сидит отборных оружных 7590), — соромота ему будетъ, царю вашему, вечная от ево братии и от всех царей. Назвал онъ самъ себя, будто онъ выше земныхъ царей. А мы люди Божии, надежда у насъ вся на Бога, и на Мать Божию Богородицу, и на их угодниковъ, и на свою братью-товарыщей, которые у насъ по Дону в городках живутъ.
А холопи мы природные государя царя христианскаго[829] царства Московского. Прозвище наше вечное — казачество великое донское безстрашное. Станем с ним, царемъ, турским, битца, что с худым свиным наемником. Мы себе, казачество волное, укупаемъ смерть в живота места. Где бываютъ рати ваши великия, тут ложатся трупы многия. Ведомы мы людии — не шаха персидского. Ихъ то вы что жонокъ засыпаете в городех их горами высокими. Хотя насъ, казаковъ, сидитъ сем тысящей пятьсот девяносто человекъ, а за помощию Божиею не боимся великих ваших царя турского трехсотъ тысящей и немецких промысловъ. Гордому ему бусурману, царю турскому, и пашам вашим Богъ противитца за ево такие слова высокие. Равенъ он, собака смрадная, вашъ турской царь, Богу небесному пишется. Не положил онъ, бусурманъ поганой и скаредной, Бога себе помощника. Обнадежился онъ на свое великое тленное богатство. Вознесъ сотона, отец ево, гордостию до неба, а пуститъ ево за то Богъ с высоты в бездну вовеки. От нашей ему казачьей руки малыя соромота будетъ вечная, царю. Где ево рати великия топеря в полях у насъ ревут и славятца