, и устрабихся
[193] от немощи моея, и легчае ми бысть. И свиту свою измених, и в чистую облекохся, и благодарих Бога, избавльшаго мя от врагов моих. И мнех
[194] имети миръ и утвержение души моей.
И во вторый же день внезаапу нападе на мя всегубителство[195]. Паки[196] по прежнему образу приидоша множество бесовъ, стужающе ми[197], кричаще, вопиюще и глаголюще: „Отчайся и глаголи: «Вашъ есмь». Аще сего не сотвориши и не послушаеши нас, злою смертию уморим тя". Аз же глагола к ним: „Уповаю на щедроты Божия и не отчаюся милости его. Васъ же не послушаю, погубити мя хотящих". Они же, слышавше, мало усумнешася[198], отидоша, не мучивше мене, точию[199] се глаголющу ми с поношением и страшаще: „Свиту переменил еси, и крестишися, и стихи глаголеши, и на книги надеешися, и на старца своего уповаеши, а душу и тело свое нечисто имееши. Не очиститъ тебе чистая свита твоя, и не помогут тебе образы и книги твои, старецъ твой не избавит тя от рукъ наших. И ты мнишися темъ очиститися, избыти от нас? Но сотворим тебе, якоже хощем".
Имех же аз стара наставника своего, древня мужа, и добра, и зело искусна во иноческих исправлениих. И прихождах к нему правило совершати, рекше каноны и часы пети, и у него благословение и прощение приимах, отхождах во свою службу, свойственнейше[200] же рещи: отхождах на погубление души своея и на делание беззакония. И в то время, в неже аз без своего старца пострадах, и старца наставника моего не бысть тогда в монастыре, отшел бо бяше во царьствующий град Москву потреб ради монастырьских. В то же время аз без своего наставника, аки овца, не имущая пастыря, заблудих от пути истиннаго и к путемъ нечестия уклонихся. Правило свое все презрехъ и по обычаю своему иноческому ничтоже совершах — и сего ради зле пострадах от лица моего[201]. Врази мои советъ зол совещаша на мя, ощутиша бо мя без наставника моего и кроме[202] правила благих делъ пребывающа, и в нечистоте и пиянстве живуща. Глаголюща к себе человекоубийцы: „Ныне обретохом время благопотребно действу нашему: дондеже[203] без правила и в нечистом житии и пианстве пребываетъ, приидемъ и тако зле умучимъ и уморим его, якоже хощем".
В третий же день и в третий час дня по мучениих перваго дня лежащу ми в некоей храмине единому, изнемогающу зело. И абие забывшу ми ся и бывшу яко во иступлении: зрю свой живот яко на две части разделен[204]. И внезаапу яко врата разтворишася, и мене яко за руку ятъ некто и исторгнувъ из вратъ вне, и паки врата затворишася. И обретохся негде, яко на зелене траве стою, а тело свое зрю на земли лежащее пред собою. И прежде удивихся сему и размышляя в себе: како единаго себе положена сугуба