отець же самъ его възбужаше.
И во едину отъ нощей, побудивъ служителя, самъ шедъ, седе на празе церковнемъ. Служителю же коснящу, отець же, ото многаго труда мало въздремавъ, и зритъ во сне: и се врата манастыря отверзошася, и множество людей со свещами грядутъ къ церкви, и посреди ихъ князь Георгие Васильевичь. И, пришедъ, поклоны сотвори церкви, и поклонися отцу до земля, и отець подобно ему. И въпроси его отець, глаголя, яко: “Ты уже, государь, преставися”. Онъ же тако рече: “Отче...”. “Да каково тебе нонече?” Онъ же рече: “Твоими молитвами далъ ми Богъ добро, отче, понеже сего ради, яко, егда шествуя противу агарянъ безбожныхъ подъ Олексинъ,[79] у тебе чисто покаяхся”. И, егда начя звонити служитель церковный, отець же възбнувъ, и удивися необычному зрению, и прослави Бога.
Бе же той князь много время душею ко отцу приходяше и безъженно и чисто житие живый. И глаголаше той же князь: “Коли пойду на исповедь ко отцу Пафнутию, и ноги у мене подгибаютца”. Толико бе добродетеленъ и богобоязнивъ».
О татехъ
Поведаша намъ и се: «Имяше убо отець нашь супругъ воловъ, на них же самъ и братъ монастырьскую работу творяху, и въ летнее время пометаху ихъ вне обители, въ чястине леса. Во время же нощи татие, пришедше, оброташа ихъ и восхотеша отвести и лишити отца отъ любезныя ихъ работы. И пребыша всю нощь, блудяще по чястине леса, дондеже заря осия. И видевше ихъ манастырьстии работници, и къ старцу приведоша. Онъ же, наказавъ ихъ, ктому не восхищати чюжа ничтоже, и повеле имъ дати пищу, и отпусти ихъ».
Поведаша намъ ти же ученици отца Пафнутия, яко некий старець старъ (имя тому старцу Еуфимие), духовенъ же зело и даръ слезамъ многъ имый, яко не точию въ келии, но и въ церкви на всякомъ правиле выну слезы теплы безъ щука испущаше. Хотя же Богъ показати отцу и инемъ прочимъ, яко не суетни того бяху слезьг, но по Бозе.
Два брата некая любовь имуще между собою, отець же о семъ негодоваше, они же сего ради тай мышляху отити отъ обители. И во время божественыя литургия преже реченный старець Еуфимие обычное ему дело творяше: въ мнозе умилении слезы теплы испущаше — и възревъ на отца и на поющихъ съ нимъ. Бяху же съ нимъ въ лице и она два брата. Старець же Еуфимие зритъ и изъ-за нихъ выникнувша некоего мурина, имуща на главе клобокъ остръ зело, самъ же клокатъ, отъ различныхъ цветовъ клочье имый; и въ рукахъ крюкъ железенъ имый, имже начятъ преже реченная два брата привлачити къ собе за ризы ихъ. И, внегда привлекъ, хотяше хватити рукама, и абие железное то орудие безсилно бываше и отскакаше.