В последние годы Мирушке строго пеняли: негоже, мол, княжне водиться с простым дружинником. Что говорили Горазду, и говорили ли вообще — он не рассказывал. Но встречи стали все реже и реже, даже таиться приходилось.
Его она искала глазами у погребального костра. Кто бы спросил княжну — зачем? Не ответила бы.
Горазд бережно взял ее руки в свои — от его ладоней стало тепло, будто сидишь не на бревне в лесу, а дома, у печки, пьешь горячий сбитень…
Не будет больше дома.
Княжна вздрогнула и отвернулась. Горазд сел рядом, обнял ее, укрыл своим плащом и погладил по мокрым волосам. Даримира уткнулась лицом ему в плечо.
— Промокла совсем, — сказал Горазд, — пойдем.
Придерживая за плечи, он подвел княжну к вековой ели, опустившей лапы до самой травы. Густые иголки не пускали дождь к земле, хранили сухой, ароматныйковер из хвои. Будто крошечный домик, закрытый от всего мира.
Горазд снял с княжны промокший до нитки плащ, накинул свой, кожаный и теплый, и снова крепко ее обнял.
— Ты чего, Мирушка? Князь в Нави теперь, проводили, как должно, все хорошо.
Княжна, всхлипнув, собралась соврать, что скучает по отцу, но вместо этого, неожиданно для себя самой, подняла голову и посмотрела Горазду в глаза.
— Не отец он мне. Я подменыш полевой, — голос чудом не сорвался, и княжна договорила. — Тварь из двух миров, из Яви и Нави. Родилась там, живу здесь… Слыхал ведь, какую жертву богине надо?
Княжна почувствовала, как затвердели руки Горазда, до того ласково ее обнимавшие. И тут же снова стали мягкими и нежными.
— Ты с чего взяла? — он осторожно убрал с ее лица мокрую прядь волос.
— Знаю, — всхлипнула княжна, — я с Перунова обрыва упала, пара царапин осталась. Помнишь, как там дед Жилко переломался?
— Повезло тебе, бывает, — пожал плечами Горазд, — это там ты так пальцы изувечила?
— Там. Не перебивай, пожалуйста! Потом меня полевик за свою принял. А сегодня Богодея приходила — звала обряд проводить! Мол, обряд темный, ночной, женский, и мне его рядить надо, раз я из княжьего рода одна девка и есть… И брату велела ни слова не говорить! Он князь, мужчина, все дело испортить может!
— И что? — уже намного серьезнее спросил он.
— Гораздушка, не строй из себя дурака! Сам же все понимаешь! — княжна говорила тихо, быстро и отчаянно. — Какой обряд на урожай может девка провести, хоть какого она будет рода? Тут баба мужатая нужна, да чтоб с детьми… Я могу разве что девичество свое на алтаре отдать, затем меня Богодея и звала, да и то весной это надо делать!
Горазд непределенно хмыкнул.
— Не нужно оно никому, девичество мое! — княжна махнула рукой, — Кровь моя нужна! Корни дуба поить, потому что тварь двух миров — это я и есть! Богодея, видно, меня пугать не хочет, чтоб не сбежала. Вот и мелет чушь всякую.