И схватилися плотным боем, рукопашкою, но тем боем друг дружку не ранили и боролись удаленьки добры молодцы двое суточки да трое суточки, по колен они в землю да утопталися, да на коленах натоптыши, ни которой один друг друга не переборет, мать сыра да земля дак потряхается, где то борются да чехвостятся удалы есть добры молодцы, да рубахи рвут из бархата.
Распотелися, нажаделися. А теперь богатырь под Башкой лежит. «Али сдашься мне, псово дитя?» – вопрошал Башка. «Во сто пуд отведай уд», – Жека отвечал.
Не покорятся, не помирятся, бьются-дерутся день до вечера, разливается озером-езером кровь Жекина, извивается змеем по челу его, по вые и дланям его, во как изъясняется в сече жаркой сердце его.
«Али сдашься теперь?» – вопрошал Башка сызнова. «В тыщу пуд отведай уд», – Жека вопиял.
У Башки втрое силы прибыло, сжал он локоть пуще прежнего. У обоих лица червонные, точно жарко дрова разгораются. И взмолил тогда Жека зычным голосом: «Признаю силушку твою богатырскую, одолел ты меня, отпусти, больно мне».
Расцепили клубок супротивники, сели наземь, задыхаются. Недосуг Башке много спрашивать, встал на ноги он ватные да идет со двора, заплетается, заправляет на ходу полы долгие. Извозюкался, набарахтался. Да й тым сеча и покончилась.
Башка возвращался в разодранном кителе через пустой двор. Во дворе, склонясь над муравейником, застыл Санька Ладо. С отсутствующим выражением лица он следил за слаженными движениями муравьиных масс. Было непривычно видеть его без свиты. Башка еще не знал, что, пока он вершил свои геройства, Армия Репейника отчепорила бойкую па-де-дейку.
– Как дела, Санек? Где все?
– Сдриснули.
– А ты чего не с ними?
– Я им больше не нужен. Разбежалась моя армия.
– Как «разбежалась», Санек?
– Кто-то нашел, где растет репейник, и принес. Теперь его до жопы, и каждый из них генерал. Понимаешь, Башка? Налепили на себя звезд и орденов, клоуны. Они теперь им даже швыряются друг в друга.
На этих словах Саня впервые за весь разговор поднял голову и взглянул на Башку. В Саниных глазах зрели слезы. «Заплачет или нет?» – подумал Башка. Но Саня не заплакал. Может, и вовсе показалось, и никакие слезы не зрели. Но почему тогда Саня не заметил разодранной майки и грязного лица Башки, почему ничего не спросил? Неужели ему настолько все равно, что он не видит даже таких очевидных вещей? Неужели Башка для него пустое место?
– Это ведь твоя армия, Санек. Да кто они без тебя?
– Спасибо, Башка. Они никто.
– Что же дальше будет? Что станет с Малышатией?
– Я тебе скажу. Война еще чуть-чуть продлится. Погибнут в основном идейные молодые люди, цвет нации и ее будущее. А все остальные – с их воровскими понятиями, приблатненным говорком, со всей их фальшивой национальной идентичностью – останутся. А потом разойдутся домой, чтобы сесть за стол с оккупантами, «кушанькать». Вначале только побурчат для вида, а потом пойдут и сядут.