Перешедшие реку (Клугер) - страница 139

Что же до смерти спутника еврейского принца, Шломо Молхо, – здесь император считал себя вправе покарать за отступничество. Ибо речь шла не просто о христианине, обратившемся в иудаизм, но о высоком должностном лице португальского короля (формально Португалия была вассалом империи). А что значит отступничество подобного чиновника и переход его не только в иную веру, но и фактически на службу к иному государю? Ни больше ни меньше чем государственная измена. Если бы речь шла только о религиозном преследовании, то вряд ли Шломо Молхо позволили бы беспрепятственно заниматься своими делами в столице христианского мира, общаться не просто с христианами, но с князьями церкви – кардиналами и епископами. Даже сопровождать своего патрона Реувени во время аудиенций у папы римского. Нет, все происшедшее куда больше напоминает чисто политическое преследование за – мнимую или реальную – государственную измену. Тем более что в документах подчеркивается известное равнодушие Давида Реувени к религиозным проблемам европейских евреев. Так, например, посетив португальского короля, он ни разу не заговорил о преследовании португальских марранов. И в других случаях, даже когда к нему обращались с просьбами о заступничестве, – никогда еврейский принц не выступал просителем за единоверцев. На первый взгляд – странность. Которая опять-таки может быть объяснена и гипотезой «самозванства» – самозванец не хотел лишний раз вызывать недовольство тех, с кем имел дело.

Ни в одной еврейской хронике того времени мы не обнаружим обвинений в адрес Давида Реувени. Только сожаления о неудавшейся миссии. Для евреев ХVI века он был тем, кем представлялся: послом короля Иосифа, даже братом последнего, принцем из колена Реувена, воином и дипломатом. Конечно, это не может служить в наших глазах подтверждением истинности его фантастической (с нашей точки зрения) биографии. Учитывая то, о чем мы говорили в первой части очерка (об эсхатологических настроениях евреев), можно было бы именно на эти настроения списать чрезмерную доверчивость. В конце концов, народ жил в атмосфере постоянных притеснений, гонений, погромов и кровавых наветов. Удивительно ли столь жадное внимание к слухам о возможном избавлении? И легковерие. Замечу лишь, что среди евреев были не только легковерные экзальтированные романтики, но и вполне трезвые и образованные люди – например, уже упоминавшийся р. Йосеф Каро. Однако и он, и другие раввины отнюдь не ставили под сомнение сообщенные Давидом сведения о нем самом и о еврейском царстве. В худшем случае они просто обходили этот вопрос стороной, сосредоточив свое внимание на неудачах, проистекающих из личных качеств посланника. Ни слова осуждения не вырвалось в адрес Шломо Молхо, а ведь он постоянно подтверждал правоту Реувени!