Однако после войны вдруг обнаружили, что из СССР исходило скорее дисциплинированное классическое искусство, у которого, правда, был китчевый и культличностный характер, не имеющий намека на развратное жизнепоклонство. Советский человек выглядел скорее аскетом, почти роботом.
В начале 1960-х гг. в Финляндии пошли на уступки массовой культуре: сначала начали непрерывно передавать легкую музыку по музыкальному радио, а затем отказались от цензуры описаний половой жизни и, наконец, начали поддерживать и награждать различных заслуженных представителей массовой культуры. Радикализм 1960-х гг. усвоил максиму о том, что источником ценностей является количество удовольствия, на его качество не стоит обращать внимание.
В 1970-х гг. оказались во встречном потоке.
В культурной жизни тайстовство в полной мере освоило соцреализм, который боролся с «массовой культурой» так же яростно, как в межвоенный период финские культурные гуру. Как отметили Горький и Жданов в 1934 г., лишь умирающий класс нуждался и производил искусство, задачей которого была лишь сенсация и «героями» которого были бандиты и полицейские, проститутки и бродяги с окраин. Социалистический же реализм был продолжателем всего того лучшего, что создали предшествующие мировые эпохи, и сам теперь шел в авангарде развития.
В Финляндии «работники культуры» с удовольствием воспринимали все, что шло из СССР, начиная с агитпропа, но часто резко отрицали англосаксонсую гниль.
Коротко подстриженный, чисто одетый тайстовский идеальный тип прекрасно понимал советский милитаризм и прогрессивную внешнюю и внутреннюю политику СССР, поддерживал его идеалы и классическую культуру, понимал политику цензуры и ограничения свободы слова, но ужасался подобным же вещам, которые были связаны с прошлым своей страны. Причина этого была понятна: «формально» они казались одинаковыми, но «по сути» были противоположными.
Тайстовская молодежь уничтожала зло из своей среды, проецируя ее на всю абстрактную «буржуазию», в какой бы стране и когда бы оно ни проявлялось. Сама же она во многих случаях опасно напоминала буржуазию и осознавала это. От ее грехов легко было избавиться, отождествившись с рабочим классом, конкретно — с его сознательным передовым отрядом. Этот фокус удался Ленину и мог быть легко повторен.
Классовая политика была хороша своей простотой. Нужно было быть лишь достаточно классовым, что означало то, что надо было действовать по возможности решительно по отношению к идеологическому противнику.
Нет такого большого зла, которое не стало бы донором, служа классу: жадность, мстительность, зависть, ненависть, жестокость, почему бы и не распутство, лень и трусость? Сами по себе эти качества не служили великому делу больше других, но что в этом мире не было «само по себе» совершенно ничем? Все было относительным и должно было быть соотнесено с Классом и его всемирно-историческим маршем, который в Финляндии происходил под руководством покойного Куусинена.