— Ноябрь! Начало зимы! — торжествующе заканчивает он.
— Ага, — соглашаюсь, — летнее топливо густеет, смазка замерзает, зимнего обмундирования нет. Начинаются небоевые потери от болезней и обморожений. Танки не заводятся, самолёты не взлетают. Война принимает характер затяжной.
Затяжная война это по большей части война ресурсов. А у нас их больше. И если не возьмут Ленинград, в котором 30 % всего ВПК, то немцам станет совсем кисло. А они его даже в моей истории не взяли. Берии ничего этого объяснять не надо. Он проходит за своё место.
— Что тебе нужно, чтобы так было?
— Сам видишь, что происходит. Паршивые ЗСУ пробить не могу…
— Считай, что пробил, — обрезает мои жалобы Берия.
— Знаешь, Лаврентий, — кажется, очень удобный момент наступает для одной очень скользкой просьбы. Всё никак решиться не мог, а тут…
— Поскреби у себя по сусекам. Мне нужны инженеры и, вообще, специалисты любого профиля. Пуще всего авиаинженеры, конструкторы машин и танков, но возьму всех, даже филологов и агрономов.
— Агрономы тебе зачем? — Берия сразу понимает, что я выпрашиваю у него репрессированных спецов. Даже не уточняет.
— В условиях войны урожайность банального ячменя имеет стратегическое значение. Если найдёшь радиоинженеров, считай, что внёс огромный вклад в обороноспособность наших рубежей.
— Будут тебе спецы, — побарабанив пальцами по столу, слава ВКП(б), у Берии это не означает крайней формы раздражения. — Но помни, что ты обещал полтора месяца.
Всё-таки поймал меня на слове! Ну, да ладно. Если подгонит мне спецов, то я согласен.
— Когда Крайкова мне вернёшь?
Я воззрился на него с искренним недоумением. Отвечаю жирным голосом обожравшегося кота, удачно добравшегося до хозяйской сметаны:
— Никогда. Считай это своим личным вкладом в нашу общую победу.
Повторенная фраза «щени дэда» звучит уже вполне добродушно.
— Будешь должен, генерал Павлов.
— Сочтёмся, Лаврентий Палыч, — это я уже от дверей говорю. Время за полночь, спать давно пора.
30 марта, воскресенье, время 15:05.
Борт № 1 ЗапВО, самолёт ТБ-7.
Хорошо иметь крылатую тачку. С утра метнулся в Казань на авиационный, пришлось вставить фитиль в чувствительное место Михаилу нашему Кагановичу.
— Товарищ Павлов! — радостно трясёт мою руку, — скоро все три самолёта будут готовы!
— Михал Моисеевич, — с трудом освобождаю руку и тёплым дружеским тоном спрашиваю, — вы что, вчера родились, совсем кукушка съехала? У вас что, башка пятнадцать раз штопаная?
Учусь ругаться цензурно, всё-таки я многозвёздный генерал, в высоких сферах вращаюсь. Понимаю теперь, почему Михася из наркомов попёрли, в трёх самолётах, как в трёх соснах запутался. Смотрит на меня слегка обиженными красивыми семитскими глазами.