— Соболья шуба? — Он даже причмокнул языком от удовольствия. — Сила! Удивляюсь только, зачем старухе соболя? Или Сергейчуку деньги девать некуда?
Красавчик продолжал молча доставать из чемоданов вещи.
— Богатый улов! Драгоценностей на пару тысяч, не меньше, — лениво проговорил Кобра, развалившись на диване. — Добро бы какой-нибудь бабе покупал, а то жене. Дурак!.. Ну, хватит. Собирайтесь!
— Куда? — спросил Гога.
— На кудыкину гору! — Но, взглянув на сверкающие драгоценности, Кобра смягчился. — Есть у меня дружок, он в этих камешках толк знает. Никто дороже его не даст. Для начала спустим браслет и кулон. Потом закатимся куда-нибудь. Обмоем удачу.
— Правильно, дорогой. А то у нас совсем великий пост. Пора разговеться.
* * *
Оперативная группа закончила осмотр квартиры Сергейчука. Вещи, выброшенные преступниками из шкафов, в беспорядке валялись на столе, на креслах, прямо на полу.
— Что наделали, ироды! — ахнул дворник, приглашенный в качестве понятого. — Зла на них не хватает… Своими бы руками придушил мерзавцев! Да где их возьмешь? Ищи теперь по всему Союзу, как иголку в стоге сена.
— И иголку в сене найдешь, если терпенья хватит, — возразила вторая понятая — Глафира Илларионовна Акишина. — А кто здоровье Марии Кондратьевна вернет? Такой ужас пережила…
Мария Кондратьевна неподвижно сидела в кресле, лишь изредка вздрагивая и, несмотря на жару, кутаясь в пуховый платок. Дегтярев подошел к ней, сел рядом:
— Постарайтесь вспомнить все подробно.
Она плотнее закуталась в платок, ничего не ответила. Дегтярев налил в стакан воды:
— Выпейте, Мария Кондратьевна.
Зубы ее стучали о край стакана.
— Он тоже… так… сказал… — с трудом выговорила Мария Кондратьевна, стараясь удержать в руке пляшущий стакан. И вдруг расхохоталась. — Точно как он… — давясь смехом продолжала она. — Вы-пей-те во-ды…
— Поищите валерьянку, — сказал Дегтярев Верезову. — Я видел пузырек в спальне, на трельяже.
Но Мария Кондратьевна уже взяла себя в руки.
— Извините… Никогда в жизни истерики не бывало. Матвей Григорьевич не поверил бы…
— Так ведь и переживаний таких не было!
— Были. И посерьезнее. Когда мужа тяжело раненного с фронта привезли.
— Это другое, — мягко сказал Дегтярев. — Тогда нельзя было его волновать.
— Вы правы, — согласилась Мария Кондратьевна. — Да и моложе я была. Нервы крепче… — Она помолчала. — Конечно, мне жаль украденных вещей. Но разве только вещи жалко? В голове не укладывается — откуда у нас такая молодежь? Откуда этот дух стяжательства? Их мне жалко. Этих балдежников! Больше, чем вещи жалко, поверьте…