– Почему?
– Его жена боялась, что он уйдет ко мне. Ревновала. Раньше много не нужно было, чтоб тебя отправили в тюрьму. Она написала на меня донос, придумала мне преступлений. У нее брат работал в НКВД, он помог, и меня арестовали.
– Это очень несправедливо, – говорю я. Мне искренне жаль эту женщину. Но она не выглядит несчастной. Ей не нужна моя жалость, это так поразило меня.
– Я всех простила и прожила счастливую жизнь. Паша искал меня. Несколько лет не мог найти, а потом она ему призналась, что сделала. Не смогла жить с чувством вины. Не было у них счастья даже без меня. Он поехал за мной. Хотел жить там со мной, или я даже не знаю, что он собирался делать.
– Но вы же герой нашей страны и должны были получать заслуженные почести и уважение.
– Мне это было ни к чему. Я выучилась на врача и занималась любимым делом каждый день до самой старости. Прошлое перестало для меня существовать. Только мысли о сыне причиняли боль. Я искала его, Паша, пока был жив, тоже пытался помочь. Потом у нас родилась Светочка. Мы просто жили и находили утешение друг в дуге. Он в каком-то смысле тоже потерял своих детей. Они так и не простили его за мать. Он пытался как мог наладить с ними отношения, но, кроме самого младшего Коли, никто не хотел с ним общаться.
– Как вам удалось всех простить? Где вы взяли силы, чтоб не сдаться и жить дальше? – Я никак не могу понять эту женщина. Все, что с ней произошло, – это такая чудовищная несправедливость.
– В любви. И в желании жить. Это выбор каждого, как жить. Я хотела во что бы то ни стало найти своего сына. Это спасло меня в лагере. А потом много лет двигало меня по жизни. Я так и не нашла его, но каждое утро я просыпаюсь и вспоминаю, что у меня есть смысл прожить этот день. Там, в лагере, я дала себе обещание, что до последнего вздоха буду его искать. Он снится мне до сих пор, я знаю, что он жив. Я просто не имею права сдаться. Понимаете? Я хотела искупить свою вину перед сыном. Я делала все, чтоб Бог простил меня. Я стала хорошим врачом, чтоб лечить детей, прожила долгую жизнь и смогла помочь не одной тысяче детей. Я видела в этом свое искупление. И верила, что однажды Бог простит меня и я смогу увидеть сына.
– Мы нашли его, – говорит Валера, обрывая Бабаню на полуслове. Я поворачиваюсь и с удивлением смотрю на него. Мы вроде как договорились так сразу ей ничего не говорить. Откуда в нем эта уверенность, что ее сердце выдержит? Хотя, глядя на женщину, которая сидит передо мной, – если кто и выдержит, то только она.
Выражение ее лица меняется. Руки начинают дрожать, а голос нервно скачет, когда она говорит: