— Да что ж ты делаешь-то, бля... на эдакая! — в сердцах заорал атаман на товарища, перехватывая топор. — В рот тя... Уташши в лес да там и добивай, сколько хочешь, дубина стоеросовая. Если ты ему башку прям тут отрубишь, то кровишшу потом до утра не замажешь. Давай, ташши. И fie по шее его бей, а прямо в голову! Кат из тебя, как жеребец из мерина...
Перепуганный разбойник схватил тело за ноги и потащил его в лес, оставляя широкий кровавый след. Далеко отнести поленился, поэтому вожак услышал шлёпанье топора по мокрому мясу и поморщился... Ну не может мужик работу справлять... Ладно хоть догадался наломать веток и замести следы.
Раздосадованный Егорыч раздумывал, как же ему наказать дурака: «Выпивки лишить? Всё равно найдёт и нажрётся. Да и после дела обязательно нужно выпить. Иначе можно начать задумываться, а там и совсем спятить. Бить — бесполезно, да и бил уже. Лишить доли от добычи? Вроде бы, и не за что... Мужик-то неплохой, вот только слишком увлекается. Кровь почует — обо всём забывает. Ух, рановато ещё мне на покой. Нельзя товарищей на Андрюху оставлять. И их погубит, и мне вместо прибытка пшик выйдет! Всё самому», — горевал вожак, который уже давненько помышлял отойти от дел и поселиться в какой-нибудь деревеньке.
Его первый атаман — Ефим, ушедший на покой, под бочок к вдовушке, — имел свою долю в добыче за «науку». Правда, кончил «наставник» плохо, но совсем по другой причине...
Убедившись, что «первый товарищ» утащил тело и принялся заметать следы так, как положено, атаман успокоился и пошёл догонять остальных. Прошагав с полверсты, Егорыч свернул на малоприметную тропку, закрытую ветками и срубленными ёлочками. Прошагав ещё с версту, атаман вышел на полянку — почти копию той, где они сидели в засаде. Только эта примыкала не к дороге, а к оврагу, засыпанному снегом.
Разбойнички уже занимались делом. Один старательно стаскивал со старика шинель, а второй — салоп со старухи. Третий молодец цыганистого вида осматривал лошадей. Остальные разбирали возок, освобождая его от всего ценного. Рядом с горой вещей лежала и женщина, которая ещё не пришла в сознание.
— Ну что, братишечки? — бодро-весело спросил атаман, подходя к народу.
— Да всё хорошо, — радостно отозвался «гриб-поганка», который уже успел стянуть с чиновника сапоги, а теперь принялся и за штаны.
— Как кони? — спросил атаман у цыгана.
— Справные кони. На ярмарке хорошие деньги дадут, — отозвался тот, улыбаясь во всю ширь белоснежных зубов. — Только где бы ярмарку-то найти?
— Ну, ром, завёл ты песню, — отмахнулся атаман, привыкший к цыганским замашкам. — Куда в прошлый раз свёл, туда и опять сведи. Только вот продашь ведь за сто рублей, а скажешь — за пятьдесят.