Чёрт. Он ведь явно хотел сказать что-то другое, но я понимаю, что смысла ловить его на этом нет, поэтому… Мозг лихорадочно анализирует сказанное и победно цепляется за следующее:
— Так… Всё остальное, значит, существует?..
На последнем слове морщины на моем лбу разглаживаются, а губы трогает лёгкая улыбка триумфа. Едва заметные, но всё же, изменения в выражении лица Альваро ясно заявляют мне о том, что он явно сказал лишнего.
О да. Наконец-то. Это славное, немного опьяняющее чувство перехвата лидерства в разговоре. Давно я его не испытывала в полной мере…
Глаза цвета горького шоколада, такого же горького и мерзкого, как и вся сущность их обладателя, опасно сверкают в мою сторону. Я замечаю, как плечи Рамиреса напрягаются под тканью рубашки, и не могу не сравнить его с хищником, готовящимся к прыжку. Только вот в этот раз жертва-зверёк собирается проявить маскировку и слиться с природой…
— А знаешь, ты прав, — тут же меняю тактику и тон, изобразив саму невинность, и опускаю взгляд на папку с иском. Медленно открываю её и тщательно показываю своё резко возникшее безразличие, не всматриваясь в текст. — Не хочу забивать голову лишней информацией о твоей корпорации. Сейчас есть дела поважнее.
Слышу едва различимый вздох Рамиреса и придаю себе ещё более наивный вид. И кажется, бдительность хищника усыплена. Но надолго ли?..
— Умница, — я почему-то задерживаю дыхание, когда это слово обманчиво ласкает слух. Но Рамирес тут же идёт в атаку, и мне приходится снова подобраться: — Тогда поведай мне, почему бросалась днём такими громкими обвинениями об отравлении? С чего ты решила, что Эдварда отправили на тот свет?
Я хитро щурю глаза, отвлекаясь от папки, содержимое которой пока всё ещё как белое пятно с буквами. Атмосфера между нами сгущается всё сильнее, будто концентрация озона в воздухе резко увеличилась, и я на свой страх и риск решаю вернуть Рамиресу его же слова:
— Ничем порадовать не могу — то, что я недавно выяснила, не имеет значения. По крайней мере, для тебя.
Тишина окутывает кабинет паутиной, но сети рвутся через какое-то время острым звуком хлопков. Рамирес демонстративно аплодирует мне, а затем наклоняется чуть вперёд — благо, между нами довольно широкий стол.
— Умеем показывать зубки, похвально… Но ты ошибаешься, Джейн. Если ты что-то нарыла, я должен об этом знать.
Я чувствую, как инициатива вновь выскальзывает из моих рук. Как он умудряется даже в моём кабинете, сидя в гостевом кресле, быть хозяином положения?..
— С какой стати? Ты что, приходился моему отцу родственником или близким другом? — язвлю я, приподняв одну бровь. Корю себя за это, но слова дальше опять льются бесконтрольным потоком. — Да, я ошиблась, решив, что ты — первое заинтересованное в его смерти лицо, но давай будем откровенны: навряд ли ты был первым, кто был заинтересован в его жизни. Так зачем тебе что-то знать?