— Такая пошлая девочка, — горловое рычание обжигает горло, когда выдыхаю в ее раскрытые от ужаса губы. Она издает нежно-томное «ах, больно, кретин», от которого кровь начинает адски печь вены.
— Вечно ты все переводишь в горизонтальную плоскость, Ри, — надменным тоном вскрываю ее броню я. — Но если тебе интересно, то да — кайфую я только от чистых и невинных ртов, не подпорченных вялыми членами, — без сомнений, пятьдесят — это не возраст, но своего отца я мог бы обозвать словосочетанием похуже, чем «жадный старикашка». Хотя ему никогда не дают свои годы.
— С такими и презерватив не нужен. Но мы здесь не для того, чтобы говорить на такие личные темы. Не так ли? — возвращая хладнокровие и полный контроль над ее дрожащим телом себе, заглядываю в синий омут возмущенных глаз.
— Ты хочешь использовать меня, — выявляет очевидное Эра. — Хочешь, чтобы я была долбанным теннисным мячиком между вами двумя. Я не позволю. Отказываюсь. Ты меня не заставишь, Кинг. Мне нечего терять. Хоть пристрели на месте!
Ах, детка, если бы это было правдой. Мы оба знаем, что тебе есть что терять. Более того, ты хочешь вернуть то, что уже утратила.
— Разве? — выдыхаю, усмехнувшись и выгнув бровь.
— Да. У меня уже давно ничего нет. Ничего не осталось. Не за душой, ни в душе. Разве не заметно? — продолжает буянить сумасшедшая женщина, которая все равно прогнется под мои условия.
Зачем ты тратишь время?
— У тебя есть свобода, — стоит лишь мне косвенно напомнить об одном случае, как взгляд Эриды меняется. В нем отражается такая боль, страх, отчаяние и ужас, которые не каждая сможет вынести.
Разумеется. Тюрьма не место для таких привлекательных, пусть и тощих, девочек. Нет ничего страшнее, чем потерять свободу, для такой, как Эри. Готов поспорить, она выбрала бы смерть, а не оковы.
— Ты не посмеешь манипулировать этим, — осознав, о чем речь, выплевывает девушка. — У вас, Кингов, совсем нет совести. Я ни в чем не виновата. Ваша семейка — корень всего зла, врата ада. А ты смеешь, угрожать мне…
— Чем этим? — тут же делаю вид, что не понимаю, о чем речь, не раскрывая карт прямо.
— Ты…ты…, — окончательно запутавшись в том, знаю ли я ее грязную тайну, восклицает Эрида. — Невыносимый ублюдок. Ненавижу тебя! Вас обоих. Оставь меня в покое…, — в ее голосе нет мольбы, лишь неимоверная усталость от исполнения главной роли в ее жизни — роли куклы.
— Есть такая фраза: люди всегда говорят другим то, что испытывают по отношению к себе сами. Так за что ты себя ненавидишь, Эра? — вновь фокусирую взгляд на ее глазах, заглядывая в лицо каждому ее дьяволу. — Ты сама довела себя до такого состояния. Ты была той, ради которой не грех себе шею свернуть. А стала…, — брезгливо морщусь, вспоминая образы того, как похабно ее лопали в баре. — Я видел записи с твоей работы, Ри. Так это предел твоих мечтаний? Подставлять задницу пьяницам и пустоголовым отщепенцам? Ты способна на большее, и мы оба это знаем.