Вдохновленный Гатри Дилан написал пару песен, которые можно рассматривать как негодование и протест. И если “The Ballad of Donald White” была всего лишь балладой об отверженном, безрадостная и бесперспективная жизнь которого привела его за решетку, а потом и на виселицу, то “The Death of Emmett Till” – страстный и непосредственный отклик на прогремевшее на всю Америку убийство 14-летнего чернокожего подростка, которого линчевали за то, что, приехав из более либерального Чикаго на летние каникулы на Юг, он посмел, по мнению белых граждан в штате Миссисипи, слишком свободно разговаривать с белой продавщицей.
Написанная примерно тогда же, в начале 1962 года, “Blowin’ in the Wind” была лишена сиюминутной политической актуальности – несмотря на то, что среди вечных, универсальных вопросов, которые ставит перед собой и своими слушателями поэт (Сколько дорог должен пройти человек, прежде чем стать человеком? Сколько раз должен человек поднять голову вверх, прежде чем он увидит небо?) были и такие, которые вполне можно интерпретировать как вопросы бунтаря, возмущенного войной, несвободой и социальным неравенством (Сколько раз в небо должны быть пущены ядра, прежде чем их запретят навсегда? Сколько лет должны люди прожить, прежде чем им позволят свободу? Сколько нужно смертей, чтобы человек понял, что их слишком много? Сколько ушей нужно иметь, чтобы услышать людской плач?).
У 20-летнего юноши хватило мудрости не тыкать пальцем в возможных – реальных или воображаемых – виновников несправедливости и не предлагать ответ на эти простые, но вместе с тем бесконечно сложные вопросы. «Ответ знает только ветер», – философски изрекал он в ставшем названием песни припеве.
Именно поэтому он с самого начала довольно неохотно относился к навязываемому ему титулу «певца протеста». «То, что вы сейчас услышите – не песня протеста, или что-то в этом роде. Я не пишу песен протеста», – с такими словами 16 апреля 1962 года обратился он к аудитории небольшого клуба Gerde’s Folk City в нью-йоркском Гринвич-Виллидже, предваряя первое исполнение “Blowin’ in the Wind”.
Надо понимать, однако, что протестные настроения: антирасистская, антивоенная, откровенно левая, иногда вплоть до прокоммунистической ориентация была, что называется de rigueur – обязательной, неотъемлемой и неизбежной частью мировоззрения, образа мысли и поведения как музыкантов, так и слушателей того фолк-мира, в который вполне добровольно и с воодушевлением окунулся, приехав в Нью-Йорк, молодой Дилан. Да, он испытывал совершенно искренние гнев и ненависть к неизбывным для властей бряцанию оружием, расовой сегрегации и дискриминации. Но в то же время образность, которой насытил свою песню Дилан, была настолько универсальной, поэтически абстрактной и древней (опирался он, в частности, на библейскую книгу пророка Иезикеля), что заведомо уходила от ответа, оставляя его за неуловимым, как сам Господь Бог, ветром. Более того, она позволяла бесчисленное множество интерпретаций, в том числе и ироничную снисходительность, если не сказать неприятие и тех прямолинейных и однозначных политических решений, которые исповедовали и которыми были одержимы угрюмо серьезные, несгибаемые в своей праведности и в своем идеализме левые активисты, прочно занимавшие передовые позиции в фолк-движении.