— Он ведь приходил к тебе тогда? — заставил остановиться Фредрик рыжего.
— Кто?
— Мой брат. Он приходил, чтобы узнать правду о своём детстве?
— Я отправил его подальше, — снова зашагал землянин. Потом, не дождавшись никакой реакции, обернулся. — Честное слово, Османт! Я ничего ему не говорил. Я любил своего внука. По-настоящему. Он был одним из немногих, чьё счастье я ценил так же, как свою собственную жизнь. Ты знаешь, как это бывает.
Да, Лайтнед знал. Знал, как тяжело умирать, оставляя их одних. Как тяжело в другом обличье встречать их, постаревших, хранящих о тебе память. Пить лимонад из таких знакомых стаканов, и желать лишь одного — взять сидящего рядом мужчину за руку, поблагодарить смотрящую на тебя с насторожённостью женщину. Ещё тяжелее жить рядом чужаком. Жить и видеть каждый день в глазах любимой тень сомнения, отблеск догадки. И молчать о том, кто он на самом деле.
Кандр, Герта, Элоиза… Имена тех, чьё счастье он ценил больше, чем свою жизнь.
— Но кто же тогда открыл ему эту тайну?
— Без понятия. Да не смотри на меня так! — не выдержал полного подозрения взглядаземлянин.
— А как мне на тебя смотреть? Ты всё это время обманывал не только членов моей семьи, но и всех жителей Элпис. Птица… киты… мы, как послушное стадо ходило с колокольчиками, чтобы отгонять злых духов и верило, что наше Эхо рождается из яйца вместе с нашим предназначением. — Копившаяся обида вылилась наружу, но вместо удовлетворения Лайтнед почувствовал себя глупо.
— Все цивилизации проходят через определённые ступени развития. Извини, что не мог сразу дать вам знание о расщеплении ядра и генной инженерии! — вспылил Вайлех. — Пойми, я не собирался жить две тысячи лет. Когда я закачивал изменённые воспоминания на сервер, то хотел лишь одного: чтобы все эти богачи, получившие новые оболочки получили и новую жизнь. Их заботили только их вклады, их прибыли, их корпорации, которые они хотели возродить на Элпис и превратить твою планету в такое же загнивающее болото, каким стала моя.
— Но ты отнял у них память. У моего брата ты тоже забрал воспоминания?
— Я не трогал разум Эрителя. Клянусь, — с таким видом произнёс Вайлех, что Фредрик, наконец, сдался:
— Хорошо. Я верю.
А затем обернулся в последний раз на светлеющий прямоугольник входа и прибавил шагу. Если всё удастся, он сам спросил у брата, как тот узнал о том, что с ним происходило до пяти лет.
Снова зажегся свет, снова ожил громадный плоский отображатель, названный монитором. Лайтнеду прежде приходилось наблюдать разного рода чародейство. Он знал многих предсказателей, лекарей и шаманов. Они смешивали травы и сжигали над пламенем свечей. Они глядели на внутренности птиц и гадали по их косточкам. Но ничего из того, что капитан видел, так не подходило к слову «колдовство», как эти движения пальцами по мигающей поверхности экрана. А уж когда картинка обрела объём, буквально выплывая из его недр и повисая посреди лаборатории, капитан не смог удержаться от протяжного свиста. Множество разноцветных кубиков, связанных тонкими линиями казались настолько материальными, что руки сами потянулись к ним. Но пальцы схватили пустоту.