— Я хотел что-то, что символизирует силу, и из всех набросков, которые сделал мастер, мне больше всего понравился этот. Наверное, из-за черных глаз. Они намекают на скрытую тьму.
— А что насчет проводов?
— Неважно, насколько человек силен, всегда есть что-то, что его сдерживает
Отстраненный взгляд застилает его глаза — боль, или воспоминания, присыпанные болью.
Я хочу спросить больше, узнать, что может сдерживать такого человека, как он, но у меня нет возможности, пока он не бросил рубашку в мою сторону.
— Значит ли это, что я могу идти спать?— поддразниваю я.
— Нет, блядь. Я присоединюсь к тебе через минуту.
— Думала, что для этого я должна быть голой.
— Да, но я не хочу, чтобы ты замерзла, так что можешь надеть ее.
Я улыбаюсь, надевая рубашку, которая проглатывает меня и доходит до середины бедер. Мне приходится закатывать рукава, чтобы открыть руки.
Когда я снова поднимаю взгляд, глаза Нокса темнеют и пристально смотрят на меня. Его пальцы по-прежнему нависают над клавиатурой, не набирая текст, а челюсть крепко сжата.
Я приподнимаюсь на случай, если я сделала что-то не так, и это заставляет еще больше спермы покрыть бедра, потому что он совершенно не дал мне подмыться.
— Ч-что?
— С этого момента ты будешь либо голой, либо в моей рубашке. Никаких промежуточных вариантов.
В его тоне ощущается грубая собственническая властность, качество, не подлежащее обсуждению, от которого у меня перехватывает дыхание.
— Я не могу просто носить твою рубашку весь день.
— Нет, но ты можешь быть голой.
— В помещении.
— Пока.
— Пока?
— Я найду место на открытом воздухе, где ты сможешь быть голой для меня и только для меня.
— Извращенец.
Он встает, и, хотя это не слишком резко, мое сердце подпрыгивает к горлу, и я не могу не потереться бедрами друг о друга.
Так редко можно увидеть его в полуобнаженном виде. Его татуировки не для показухи, как у многих. Даже лидеры Братвы считают за честь продемонстрировать свои татуировки и объяснить, что каждая из них означает, особенно если она связана с братством.
С Ноксом дело обстоит иначе.
Кажется, что они существуют только для него.
Он нависает надо мной, выглядя больше, чем жизнь, но это длится недолго, когда его тело медленно опускается к моему.
Мои ладони ложатся на его плечи, и я резко вдыхаю, чувствуя, как он хорош без рубашки, только для меня.
Показывая свои татуировки только мне.
Я никогда не думала, что такая банальная вещь может вызвать во мне такой неземной восторг.
— Разве ты не должен работать? — спросила я низким голосом, поглаживая пальцами его кожу, как наркоман, пробующий наркотик, прежде чем вдохнуть его.