На этот раз разногласия между двумя друзьями грозят подорвать их дружеские связи. Хотя оба они протестуют против экстрадиции Круассана, Фуко отказывается подписать петицию, под которой уже поставили свои имена Делёз и Гваттари, поскольку считает, что она слишком снисходительна к террористам RAF. Он считает, что поддержать нужно исключительно адвоката Круассана[1315]. Клод Мориак вспоминает о том, как позвонил Фуко, «чтобы спросить у него, как он отреагировал на звонок Гваттари в связи с требованием экстрадировать адвоката Баадера, Клауса Круассана. Мы, не сговариваясь, успели отказаться подписывать этот текст, поскольку были согласны в том, что экстрадиции надо сказать безоговорочно „нет“, но при этом мы оба не соглашались с тем, что было сказано в этом тексте о Германии»[1316].
Спустя много лет американский биограф Фуко Джеймс Миллер спросил у Делёза, что могло оказать столь необратимое воздействие на их дружбу. Делёз дал ему ответ из трех пунктов 7 февраля 1990 года, то есть через пять лет после смерти Фуко:
Прежде всего, очевидно, что нет одного ответа. Один из нас мог сегодня отвечать одним образом, а завтра по-другому. Не из-за непостоянства, но потому, что это сфера, где причин множество, и ни одна не является «необходимой». Именно потому, что ни одна из этих причин не была необходимой, всегда действовали несколько одновременно. Единственное, что важно, это то, что долгое время я был ведомым [Фуко] в политике, но в определенный момент перестал полностью разделять его оценку многих проблем.
Во-вторых, это не повлекло «охлаждения» между нами, никакого «выяснения отношений». В силу обстоятельств мы стали реже видеть друг друга, и поэтому нам становилось все сложнее встречаться друг с другом снова. Как ни странно, мы перестали видеться не из-за разногласий, напротив, как раз оттого, что мы больше не встречались, между нами установилось некоторое непонимание, или дистанция.
В-третьих, я могу сказать, что я постоянно и все сильнее сожалел о том, что не вижу его. Что помешало мне позвонить ему по телефону? Именно здесь проступает причина более глубокая и существенная, чем все остальные. Был ли я прав или ошибался, но я считал, что он желает более глубокого уединения для своей жизни, для своего мышления, и что он нуждается в этом уединении, сохраняя отношения только с самыми близкими друзьями. Теперь я думаю, что мне следовало сделать попытку встретиться с ним, но я не думал о ней из уважения к Фуко. Я все еще страдаю из-за того, что не встречал его более, страдаю тем сильнее, что не вижу для этого какой-то явной причины