Вот только звук, который чуткое, как у дикого зверя, ухо нубийца уловило на грани слышимости, не был издан ни воином, ни евнухом, ни иным обитателем дворца: то был мягкий шорох сандалий по каменным плитам пола, тотчас стихший полностью. Кахотеп стиснул зубы: неужели наемный убийца, лишивший жизни старика, пришел и за ним? Смерти он не боялся – но прежде требовалось любой ценой предупредить господина Пентенефре, что против него плетется заговор…
Последняя мысль мелькнула молнией и тотчас погасла – шорох раздался прямо позади Кахотепа. Тот развернулся стремительно, уворачиваясь от возможного удара и метя крепким кулаком в чужое горло; однако следом за тем что-то тяжелое легко и аккуратно со спины опустилось ему на затылок. Нубиец зашатался и рухнул на пол, как подкошенный. Последнее, что он успел почувствовать – это то, как его, будто куль с мукой, подхватили и поволокли куда-то прочь; затем свет погас окончательно – Кахотеп потерял сознание.
***
Наступало время вечерней молитвы, однако верховной жрицы в храме Нейт все еще не было видно. Все знали, что она затворилась в святилище и пребывала там в тишине, наедине с их общей божественной покровительницей – как делала обычно в трудные для всех моменты, и потому никто не осмеливался потревожить ее при этом.
В ту минуту, когда златотканые носилки остановились перед вратами, никто еще не ожидал дурного. Царевна Дуатентипет, бледная, со слегка неровно нанесенной на лицо краской – словно глаза ей подводили после долгого плача или же в спешке – не дожидаясь ничьих приветствий, сразу же прошла внутрь и тихим, но решительным голосом потребовала позвать к ней Нейтикерт. Кто-то из младших жриц все же посмел заикнуться, скорее из человеческих чувств, нежели религиозного рвения, что это невозможно; всегда прежде спокойная и кроткая царевна побледнела еще больше, обратив на ту полный едва сдерживаемой ярости взгляд, и хотела сказать нечто, по всей видимости, крайне резкое. Но жрица Нейтикерт уже появилась между своими сестрами в служении богам – появилась, как всегда, словно из ниоткуда, отпуская всех лишних единственным взмахом ладони.
– Зачем ее высочество пожелала видеть меня? – нисколько не смутившись гневом своей царственной посетительницы, вежливо и предельно сухо осведомилась она. Будь Дуатентипет немного старше или чуть менее взволнованна, один этот тон, несомненно, подействовал бы на нее отрезвляюще – прежде жрица Нейт всегда была в разы любезнее, и такая перемена в ее поведении не сулила добра. Но теперь царевне это было, казалось, безразлично: неуступчиво поджав губы, она с вызовом смотрела на ненавистную соперницу: