– Мой брат был здесь сегодня? Отвечай немедленно, это очень важно!
– Я не понимаю, что ваше высочество хочет сказать, – без малейших колебаний отрезала Нейтикерт, тем не менее, зорко впиваясь в ее лицо тотчас потемневшими глазами. Царевна шагнула ближе, не опуская взгляда:
– Я знаю, он приходил сюда! О чем вы с ним говорили? Вы… ты… Неужто он ради тебя?.. – при последних словах вид у нее стал почти безумный. Жрице Нейт прежде не раз доводилось видеть людей, лишенных рассудка, и они нисколько не пугали ее; но, очевидно, положение дел и впрямь было серьезное.
– Ваше высочество, постарайтесь успокоиться. Расскажите мне все по порядку, – начала она – и тотчас пожалела об этом. Должно быть, ее относительно ровный тон стал последней каплей, переполнившей чашу терпения царевны: та ответила едва ли не криком, не дав даже закончить фразу:
– Что ты наделала? Я знаю, ты околдовала его! Ты – ты, проклятая кобра, это ты его подговорила на все это! Пентенефре никогда, ни за что не пошел бы на такое сам…
Она повторяла еще что-то – отчаянно и бесполезно, с ненужными теперь, мешающими отголосками рыданий; этого Нейтикерт не любила намного больше, нежели неподвластное человеку сумасшествие. За время обучения, а затем и служения в храме она успела прекрасно осознать, сколь губительны бывают неподвластные разуму чувства, а потому смогла почти полностью подавить их в самой себе. Заходившуюся от бессилия и ужаса криком Дуатентипет она не могла понять: дело явно было плохо, а та все никак не могла совладать с собой и сказать ясно, что произошло. Стиснув зубы, она протянула руку, желая дотронуться до плеча девушки – многим, приходившим к Нейт за советами и утешением, подобное помогало начать говорить – но царевна отпрянула столь резко, будто увидев перед собой ядовитую змею, готовую ужалить:
– Не подходи ко мне! Колдунья, колдунья! Это ты погубила моего брата!.. – она явно хотела сказать что-то еще – наверняка намного больше, чем успела произнести за все это время, что Нейтикерт пыталась выжать из нее хоть какие-то сведения – но именно в эту минуту вбежал один из младших жрецов, сопровождаемый вестником от храма Птаха, одного из самых почитаемых в столице – и по выражению их лиц, одинаково бледных и растерянных, женщина поняла почти все.
– Госпожа! – жрец, едва войдя, тотчас простерся ниц; его спутник, оглядевшись, будто загнанное животное, последовал его примеру. – Госпожа, дурные вести из дворца: новый верховный сановник Та в отсутствие его величества, да будет он жив, невредим и здоров, приказал схватить царевича Пентенефре и бросить в темницу!