– А вы не печальтесь. Смотрите, как солнце улыбается. Вот и детишки резвятся. Вы знаете, детство ― это вообще замечательно. Мы-то что? Мы уже проскрипели как-никак. А в них грядущее. Я первые годы только тем и спасался. Думаю, а чего я тут. А там мои учатся, Кишант прославляют, “Влеит” кушают.
Леденьщик в то время распродал весь свой товар, и стайка детей разбежалась по входам в центральную сферу. В парке было все так же жарко, но теперь одиноко. И потому раскаленный воздух в старике вызывал не приятные воспоминания молодости, а тягостные напоминания о работе в шахте. Улыбка тихо угасла, а его спутник все так же молчал.
Пара стражей приблизилась к ним. Проверили именные листы и попросили обоих идти за ними. Старик удивился и попытался разузнать, что случилось, но ему ничего не ответили. Еще больше он удивился, когда идти оказалось недалеко. А точнее, их передали леденьщику и сказали забраться в фургон.
– Что за диво! – таращился по сторонам старик. – Неужели на новую работу нас перевели?
– Вроде того, – подтвердил услышавший это леденьщик и двинулся с места.
Они выехали за пределы бедных кварталов, проехали мимо восхитительных фруктовых полей – где трудились самые молодые и крепкие из бедных кишантанцев – спустились по одному из туннелей на фабрику льда и были выгружены в стерильного вида цех без оборудования и отсеков для фруктов.
– Но что же это? Кем нам здесь работать? – спросил старик у подошедшего к ним леденьщика.
– Да никем. Вон там ваше место.
Старик и его сосед подошли к низкой дверце, из-за которой доносились странные чавкающие звуки. Они открыли ее и увидели гигантский механизм. Множество труб вились по металлическому колодцу, на краешек которого они вышли. Старик хлопал глазами, осмысляя конструкцию, тем временем сосед его уже разглядел, что под ними находится.
На дне лежала груда тел. Старые (и не слишком) люди медленно перемалывались в жерле огромной мясорубки. Сверху, по одной из самых широких труб, лился очищающий коктейль, который разъедал никчемное тряпье и освежал массу. По краям месиво охлаждалось и было видно, как заледенелые куски смешиваются с более теплыми.
– Что же это? – робко спросил старик.
Люк на потолке открылся, и в жуткую заморозку хлынул благоухающий поток фруктов.
– “Влеит”, – ответил его сосед, и оба они полетели во фруктовое изобилие.
Каждый раз, обдумывая рискованную и не очень законную сделку, синьор Сапато размышлял: «Право, смерть может настигнуть нас когда угодно. Пусть даже случайно упавший с крыши кирпич размозжит мою голову во вторник после завтрака. Судьбу не предугадать. Хотя, по роду моей деятельности, скорее всего я буду кормить рыб где-нибудь на дне залива с продырявленной головой – пулей или хоть тем же ножом для колки льда». После подобных монологов он медитативно затягивался сигарой и делал ставку в экстремально-криминальных своих деяниях. Однако, как бы синьор Сапато ни предугадывал способ, каким его недруги избавятся от конкурента, погиб он во вторник после завтрака. От кирпича.