Скоро заканчивался асфальт, машину болтало и подбрасывало, тряслись и подпрыгивали мои щеки. У меня толстое лицо. Мне обидно до слез, хотелось руками придержать щеки. Но тогда все бы подумали, что мне это очень важно – мои щеки. А мне не важно. Плевать. Но на кочках они прыгали. Ту-дух. Ту-дух. Да что мне до наших девочек. А Перепёлкина смотрела на меня. Почему она меня выбрала? Может потому, что ни на что большее не могла рассчитывать. Ну да. Стоит он в конце строя. Щеки трясутся. Кто позарится на такого? Она меня злила, и она видела, как я злюсь, поэтому взгляд ее был печальный. И даже слезливый. Думаю, она меня выбрала сразу, как появилась в классе. Посадили ее сзади, близко, а может, у меня затылок выразительный. Мы же не знаем, какие у нас затылки, а для кого-то это может быть важным. У нее длинная спина. И вообще. Я не хочу. Я занят. Я влюблен. А она бесцеремонна. Ладно бы только пялилась своими коровьими глазами, напоминая, насколько недосягаемы девочки 10 «Б». Ладно, смотри, я могу затеряться в одноклассниках и укрыться от ее взглядов, но она ж постоянно как-то выныривала совсем рядом. Сбоку или спереди.
Ветки с вишнями наклоняла, чтоб я смог дотянуться.
Каково!
Про Сож не умолкала. Она у них судоходная. «А у вас есть судоходные реки?» Я помню, заметил тогда – «реки для красоты». А она – «Если рано-рано, до восхода, выйти на палубу и громко прокричать, то можно подумать, что ты один на всем свете. Ты плавал на корабле?» Нет, я не плавал на корабле.
Утром, направляясь в школу, обязательно, всякий раз натыкался на нее. Чтоб пройти мимо моего дома, ей нужно было пройти лишний переулок, и она делала крюк. Я не мог не догнать ее, когда она маячила впереди, и уж ей ничего не стоило догнать меня, когда впереди оказывался я.
У меня не раз возникало желание укусить ее. По пути в школу мы переходили деревянный мост через нашу Узловку.
Вот бы скинуть ее в поток.
Но были дни, даже недели, когда Перепёлкина словно забывала обо мне. Не замечала. Счастливые дни. Ничто не мешало высматривать десятиклассниц – в коридоре, актовом зале, во дворе… Распахивались синие тяжелые створки дверей, стайка порхала по каменным ступеням вниз, неслась из одного здания в другое, задерживаясь у ивы, пронзительно щебеча и похохатывая, и не замечая никого.
К ним не подойти, в их стайку не проникнуть. Наблюдать – пожалуйста. Издали, втихаря. Сводили с ума их фартуки. Широкие, топорщащиеся в складку, бретельки на груди напоминали о таинственном и невозможном.
Думаю, Перепёлкина из виду не выпускала меня ни на миг. Ее видимое безразличии – хитрость, уловка. Я должен был забыться, потерять контроль, бдительность, и тут-то она стрельнёт, выступит во всей своей силе и сходу победит меня. Захватит, оккупирует.