И новости, которые я узнавала по телефону, не всегда были радостными. В тот раз мама упавшим голосом сказала, что если я на днях приеду, то Мимишу не будут пока хоронить, подождут меня. Так совпало, что у нас начались зимние каникулы, и я вскоре приехала домой.
Была холодная зима, тело Мимиши лежало на балконе уже несколько дней. Её не хоронили, чтобы я могла проститься с нашей девочкой. Тельце её было почти невесомым – так она исхудала. Только кудрявая шерсть придавала видимость массы. Похоронили собаку на даче, в том углу, где ничего не сажали. Её могилка там до сих пор.
Брат убивался по Мимише, рыдал, что было совсем не похоже на него. Он рос без отца и хотел казаться грубее, чем есть, всё прибивался к каким-то мальчишеским стайкам, которые то стреляли из рогаток по воробьям, то ходили на помойки бить палками крыс, то с азартом дрались. Привязанность к кудрявой белой девочке выдавала его нежную душу. Мама даже предложила ему завести другую собаку, но он отказался, сказав, что не сможет больше никого так сильно любить.
Мы не коты, коты не мы.
Теперь вспоминается мне не молодость, а детство: город Тобольск, улица Новая, что в подгорной части, деревянный дом дедушки Гоши и бабушки Наташи. Жила я в этом доме с рождения до семи лет, пока родители не переехали в общежитие пединститута. Но об этом после.
Дедушка, как я потом узнала, работал на электростанции, пока не вышел на пенсию, бабушка, кажется, была домохозяйкой. Всего у них выросло трое детей: старшая дочь Людмила, потом сын Геннадий (мой папа) и младшая дочь Алевтина. Моё детство прошло среди этих родных людей, только тётя Люда жила где-то далеко.
Дедушка был главой семейства, строгим, сдержанным, любившим порядок. Взрослые наверняка его и с других сторон знали, но я их не замечала или не понимала. Для меня дедушка был авторитетным человеком, я его уважала и побаивалась. Как-то за столом сидела вся наша большая семья из шести человек, и я, забывшись, потянулась первая к какому-то блюду… Дедушка взял большую ложку и треснул меня по лбу – я отдёрнула руку. Взрослые рассмеялись, а мне было не столько больно, сколько обидно, и обидно-то не потому, что дедушка напомнил мне о старшинстве, а потому, что другим стало весело. В общем, сидела, моргала, хорошо, что не заплакала.
Не помню, чем мы питались обычно, каждый день, наверное, супами да кашами, запомнила лишь момент, когда удивилась необыкновенно вкусному мясному пирожку, предварительно окунув его в железную кружку с мясным же бульоном, как посоветовал кто-то из взрослых. М-м-м… Мне кажется, вкуснее ничего не едала.