Мун усмехнулся.
— Дело Рафаэля, конечно же. Гоните ваш документ, подпишу. Я же не журналист, чтобы гнаться за сенсациями. А картины долго пишутся. К моменту, когда я что-то смогу презентовать, вы уже поймаете этого ублюдка.
Кофемашина оповестила художника о том, что кофе готов, он разлил ароматный напиток по чашечкам и передал их полицейским. Налил себе в чашку побольше и добавил туда молока. Говард Логан положил документ перед Сэмом, тот подписал, не вчитываясь, вызвав саркастическую улыбку у Лока.
— А если бы здесь было признание в этом преступлении?
Художник побледнел. Предположение офицера было столь странным, сколько и неожиданным. По спине пробежал холодок.
— То вы посадили бы невиновного.
Никто не засмеялся. Логан внимательно проверил подписи на документе, спрятал его в портфель и умолк, позволяя офицеру Локу вести беседу. Лок Муну казался демоном, который говорит меньше, чем знает. У него была странная для офицера полиции слишком тонкая внешность, которая подходила бы скорее деятелю культуры или доктору, но глаза выдавали полицейского с головой: их взгляд был прямым и холодным. Логан еще слишком молод, чтобы делать какие-то выводы, но в глазах уже столько всего, что хватит на десять картин. Художнику всегда нравилось наблюдать за лицами людей. Он не относил себя к портретистам, но на многих картинах изображал то, что видел на протяжении жизни, помещая их в тот или иной сюжет.
— Вы знакомы с миссис Барк, мистер Мун?
— Аделаида Барк сотрудничает с Центральным домом художника, она консультирует молодых по авторскому праву. На старте карьеры у всех много вопросов по бюрократической волоките. Лично я с ней как с юристом дел не имел. Но ее муж купил у меня дом в поселке Художников. В 1995 или 1996 году, уже не помню.
— А с ней вы не встречались?
— Встречался, конечно. Магдер любит собирать всю элиту у себя, и на некоторых приемах мы пересекались с Аделаидой. Но не могу сказать, что она запомнилась мне чем-то исключительным.
— А если просто необычным? — Лок спрашивал прямо, спокойно, без угрозы.
Художнику не нравился этот допрос, хотя у полиции на него ничего быть не могло. Он внимательно слушал, даже кивал, и думал только о том, чтобы Теодора не спустилась из спальни. Объяснять ей, что в их доме делала полиция, почему он подписывал бумаги и почему его спрашивают о другой женщине, он не хотел. Примечательно то, что Мун никогда и никому не был верен. Он четко разделял секс и отношения и считал, что первое почти всегда может обходиться без второго, а второе по умолчанию включает в себя первое. Теодора, скорее всего, знала, с кем она живет. Но лишний раз подчеркивать это Сэм не был готов.